«Как радовался, что родился не где-нибудь в Америке»
— Вы ведь фестивали не особо жалуете, редко куда-то выбираетесь. Почему поехали в Ош?
— Сработал авторитет Станислава Говорухина. Это была его просьба. А когда меня просят такие люди, как он, как Александр Ширвиндт, нет альтернативы. Да мне и самому захотелось представить фильм «Конец прекрасной эпохи». 1950–1961 годы — действительно прекрасное время. Страна отстраивалась после Великой Отечественной войны, отменялись карточки, началась оттепель в отношениях, культуре, экономике.
— Времена не выбирают. А как вы относитесь к советской и нынешней эпохе?
— Прекрасно отношусь к любой эпохе. А люди все разные. Есть среди них оптимисты и пессимисты. У меня склад оптимистический. Даже если в детстве или юности было что-то плохое, я этого не помню. Просто вычеркиваю. Я запомнил те ощущения, какие испытал, когда был октябренком, пионером и комсомольцем, как радовался, что родился не где-нибудь в Америке и меня никто не угнетает. Газированная вода в автоматах стоила три копейки, мороженое — девять. А какие были бублики! Все тогда казалось прекрасным. И сейчас во мне живет взрослая гордость за страну. То, что нас многие за океаном не любят, мне даже приятно. Я действительно не очень люблю поездки на фестивали, но всегда что-то в жизни бывает впервые. Теперь у меня есть опыт самого лучшего на сегодняшний день фестиваля. Мне не с чем сравнивать. В силу занятости очень мало смотрю фильмов, а в Оше удалось увидеть замечательные картины: от «Коктебельских камешков» до «Единички».
— Вы так сильно загружены работой, что сложно на что-то выкроить время?
— В театре играю 10–15 спектаклей в месяц, а вместе с антрепризой — порядка 28. Все остальное время занимают съемки, театральные проекты на стороне, не в моем Театре сатиры. График плотный. С одной стороны, это хорошо. А с другой — страдает семья.
— Сумасшедшая нагрузка!
— Я же этого хотел, когда шел в театральный вуз. Надо просто молиться, чтобы здоровья хватило на многочисленные переезды и перелеты, когда ритм жизни сбивается, меняются временные пояса.
— Неужели не устаете от работы?
— Нет! Сейчас мы репетируем моноспектакль «Старик и море» по Хемингуэю. Никто еще не ставил это произведение на театральных подмостках. Непростой путь. Я жутко боюсь. Мы нашли специалистов по творчеству Хемингуэя. Они попытались написать пьесу, но она оказалась многонаселенной и тяжелой. Так что само произведение «Старик и море» ушло в сторону. Пришлось отказаться от этой затеи, сконцентрировались на моноспектакле. Мы уже несколько недель репетируем. Куда вырулим, по какой тропе пойдем — сказать сложно. Работаем с замечательным артистом и режиссером Сашей Назаровым. Сыграем на Малой сцене, которая хороша тем, что там не надо поддавать, важен кинематографический подход к роли.
— Роль для вас необычная?
— Конечно. Именно поэтому я за нее и взялся. Те обстоятельства, которые сложились в связи с моей так называемой медийностью, как теперь принято говорить, очень давят. Многие артисты не выдерживают, когда на них навешивают ярлык и они становятся заложниками узкого круга ролей.
— Почему вы не хотели, чтобы ваши дети — Иван и Виктор — пошли по вашим стопам? Они очень талантливые люди.
— Мне повезло, и я счастлив в своей профессии. Но я видел людей, которые не были ею счастливы. Этот страх диктовал мне слова, которые я и говорил своим детям: «Может, не надо? Займитесь бизнесом, банковским делом». Дети умнее нас. Они более начитанные, быстрее и ярче думают. Вот я их и отговаривал. Но они в ответ на мои слова сказали: «Мы, пап, ничего другого не умеем. Мы все-таки пойдем в эту профессию». И они счастливы. Я уже успокоился на этот счет и понимаю, что тогда был неправ. Если бы, как многие родители, настоял, может быть, порушил им жизнь.
— Слава богу, что природа на них не отдохнула.
— Ха-ха-ха! Не считаю, что я — гениальный артист, поэтому ваши слова «природа на них не отдохнула» тут не подходят. Она и не смогла на них отдохнуть. Сыновья у меня замечательные. Они выросли за кулисами, и актерская профессия стала для них родной.
«Посмотрев сериал «Сваты», ребенок заговорил»
— Мы с вами были в Иркутске и в Оше, всюду вам несется вслед: «Сват, сват!» А вы на удивление спокойно это воспринимаете. Некоторые актеры нервничают в подобной ситуации.
— Если это не совпадает с моими чувствами, то выбивает из колеи, раздражает. У тебя горе, неприятность, а к тебе подходят и треплют за щеку со словами: «Давай сфотографируемся». У каждого теперь в кармане телефон и фотоаппарат. И человек непременно хочет с тобой сфотографироваться. Это раздражает. Но когда я понимаю, что это хоть кому-то помогает, то это меняет дело. Я жил 55 лет и не знал, что существует на земле город Ош. А в нем — люди, судьбы. И им то, что я делаю, оказывается, помогает. Люди верят в то, что происходят чудеса. Как-то я приехал в Таганрог к своим друзьям. Они попросили выступить на местном телевидении в прямом эфире. Я для них кумир, они гордятся тем, что я родился и вырос в Таганроге. Я пришел на студию, мы стали разговаривать, и вдруг раздается звонок. Женщина сильно плачет, не может сформулировать свою мысль. Я ей говорю: «Родная моя, успокойтесь, не волнуйтесь». И она рассказывает сквозь слезы: «У меня девять лет назад родился немой сын. Много лет мы жили с этим горем, ничего не помогало. А посмотрев ваш сериал «Сваты», мальчик заговорил». Я тоже начал плакать, пытался объяснить: «Это не я, поймите, не сериал «Сваты», а ваши любовь, чаяния и молитвы сделали то, что сын заговорил». Женщина возражала: «Нет-нет. Он смотрел сериал и вдруг заговорил». Так люди приписывают нам какие-то чудеса. Мне позвонил папа мальчика из Донецкой области, когда там еще ничего не было, и рассказал: «У моего сына Феди — последняя стадия лейкемии. Мы с ним находимся в Израиле. Когда он смотрит сериал «Сваты», у него улучшаются все показатели. Врачи не понимают, что происходит. Можно, он с вами пообщается?» И мы стали с Федей общаться по Скайпу. И он вылечился.
— Вы что, целитель?
— Это все любовь родителей. Если человек во что-то верит, оно и исполнится. Организм наш так устроен. Просто мы сами этого не знаем. Если поставить хорошую, святую цель и верить в нее незыблемо, она обязательно будет достигнута. Врачи в Израиле не знали, как произошедшее объяснить. Мальчика лечили за большие деньги. Родители продали дом под Донецком, все, что у них было, поехали сына выручать — 11-летний парень. И он вылечился. Мы до сих пор периодически общаемся.
Если судить по эгоистическим актерским меркам, наверное, сидит во мне обида. Сколько можно: «Сват, сват!» Но этот фильм создавался замечательно, влюбленными сердцами. У нас на площадке царила творческая атмосфера. Мы вместе с режиссером и продюсером Андреем Яковлевым переписывали сценарий так, как хотели, все на площадке перевернули с ног на голову. Фильм менялся на ходу. Поэтому влюбленное наше состояние и передается зрителю. Андрей в позапрошлом году получил в Монте-Карло приз. «Сваты» оказались самым просматриваемым фильмом в мире, вошли в тройку популярных картин, наряду с «Отчаянными домохозяйками» и «Теорией одного взрыва». В Кыргызстане ко мне тоже подходили люди, иногда плохо говорившие на русском языке, но «Сват! Сват!» — это они знали. Спасибо им за это.
— Вы, как я понимаю, основательный человек. Если уж за что-то беретесь, все должно быть сделано на уровне.
— Стараюсь.
— И как вы выбираете роли?
— Вот сейчас, грешным делом, я, может быть, совершаю ошибки. Отказываюсь от многого, и, возможно, зря. Я посмотрел в Оше «Частное пионерское»-1 и -2. Сколько там ролей, которые я бы хотел сыграть! У моего замечательного друга и соседа по даче Романа Мадянова — маленький эпизод, но как он сыгран! Мое внутреннее состояние дошло до предела. Все сценарии, которые получаю, рассчитаны только на закадровый смех. Это роли обаятельных алкоголиков. Не больше. Я из «6 кадров» тоже ушел, хотя это любимейшая моя программа. Она приносила все: настоящее творчество, доход в семью. Но в какой-то момент пришлось сказать: «Но не только же это. Давайте еще чего-то сделаем». Раз попросил, второй, а потом подвел черту: «Ребята, ну простите». Если бы что-то еще было параллельно, я бы продолжал там работать. Мне это нравится, я это люблю. Можно купаться в океане юмора. Тем более мы так давно знакомы друг с другом — я, Эдик Радзюкевич, Саша Жигалкин, Сережа Дорогов, Галка Данилова, Ира Медведева. Разговариваем уже не русским языком, а своим, птичьим. Пять-шесть реплик, а все остальное — импровизация. Мы старались, чтобы не было пошлости, чтобы передачу мог смотреть и маленький ребенок, и старик. Есть программы с более четко выраженным молодежным юмором. Они тоже имеют право на жизнь. Но наша рассчитана на широкий круг зрителей. Если бы что-то было еще, я бы, наверное, так и занимался этим делом. Но когда насильственно перекармливают и больше ничего не предлагают, это обидно.
— Да и пахота это — регулярная программа на телевидении.
— Вы даже не представляете, какая это пахота. Никто же не отменяет спектаклей и репетиций. Мы снимаемся ночами, когда надо спать.
— Себя не бережете?
— Ну, что делать? Это обратная сторона медали. И между прочим, при всей популярности программы, у нас не было такого, чтобы мы, как говорят, на следующее утро проснулись знаменитыми. За десять лет мы не получили никаких премий, у нас нет ТЭФИ. Как будто не существует передачи «6 кадров», любимой народом. Великий артист Новиков в Театре сатиры сказал великой Пельтцер: «Таня, тебя, кроме народа, никто не любит». Примерно то же самое происходило с «6 кадрами». Ни у кого из нас нет призов и грамот. А ведь они дают ощущение, что ты кому-то нужен.
Востребованность моя сейчас затухла
— Урсуляк и Говорухин — два режиссера, которые постоянно приглашают вас в свои картины. А вам важно работать с людьми, с которыми вы уже встречались на площадке?
— Очень. Это же стабильность. То, что Станислав Сергеевич меня приглашает, дает мне ощущение нужности. Сейчас я в жуткой растерянности, потому что меня перестал приглашать Сережа Урсуляк. Я начинаю совершать поступки, о которых я вам рассказал. Последние два-три фильма он делал без моего участия, от него не было звонка. Я ушел из «6 кадров» именно поэтому. Отказываюсь от того, что мне близко и что я люблю.
— Но неизвестным артистом вы уже не станете. Тогда к чему жертвы?
— Все это сложно. Это такой клубок. Одно за другое цепляется. Когда я снимался у Сергея Урсуляка в «Сочинении ко Дню Победы» и мы сидели и разговаривали с великим Вячеславом Тихоновым, мимо проходил человек. Увидев Тихонова, он сказал: «Ой, Штирлиц». Как Вячеслав Васильевич изменился в лице! Почему так? Великий же артист. Тихонов тогда сказал: «У меня — сотни ролей. Почему я должен умереть Штирлицем?» Я ему говорю: «Это народная любовь». «Вот этого я и боюсь», — ответил Тихонов. Она как возвышает, так и убивает. Бабочкин — великий театральный артист, а вспоминают только его Чапаева.
— Анатолий Кузнецов, которому вслед кричали «Сухов, Сухов», рассказывал, как поначалу страдал от этого. Но в какой-то момент осознал, что это же счастье, иметь такую роль.
— Наверное. Просто я не дорос до этой мудрости. Я благодарен судьбе за многое, но, пока есть силы, хочу что-то еще интересное сыграть, в другом жанре. Хорошо, что есть театральная отдушина, спектакли, за которые не стыдно. Я горд, что занят был в театре «Сатирикон» в «Великолепном рогоносце» Петра Фоменко. Мне кажется, что это лучший спектакль на свете. У меня там было всего четыре слова. Представляете, четыре часа на сцене — и всего четыре слова за все время. Но год работы с Фоменко стал чем-то невероятным. Я работал с Евстигнеевым, Аросевой. Не объяснить, какая магия складывалась вокруг них. Они становились другими людьми на сцене и на площадке. Раз — и он где-то на другой планете. Доля секунды — и нет его рядом. Это уже не он и не она, а совсем другие люди. Они, но не они.
— У вас круглосуточное включение в профессию? Бывает так, что приходите домой — и все отрезано и забыто?
— Конечно, бывает. Иногда и хочется немножко забыться. Для этого есть дети и внуки. Хотя с ними тоже дурачишься, особенно с внучкой. Все говорят: «Дед, ну ты ваще… Тебе скоро 60. Что ты ползаешь, бегаешь? Отдохни!» А мне это нравится.
— Чувствуется, что у вас сильная связь с детьми, женой Ириной. Она на редкость сердечный и благожелательный человек.
— Мне важно хоть что-то передать своим детям и внукам, чтобы какое-то тепло осталось от меня в их памяти. Все, что нас держит на этом свете, — это наша память. Часто вспоминаю, как меня папа на ноге катал. Это были самые счастливые мгновенья.
— Вы же начинали не в столицах. Сильно отличается жизнь артиста в провинции от московской?
— Это вообще разные планеты. Очень сложно находиться в стоячей воде. Есть разница между стоячей и бурно текущей водой. В провинции в основном стоячая вода. Когда приезжает кто-то из интересных режиссеров, идут красивые разводы, как и от человека, который сам чего-то хочет. Но это все равно развод. Дзинь — и все. А потом воцаряется такая же гладь, и выжить в ней сложно. В Москве — эх! Тут проплыл кто-то, другой за плот зацепился. Жизнь бурная. Если не вступать в этот поток, а тихо сидеть на месте, то можно и в столице просидеть на берегу всю жизнь. Но если плыть, то в Москве может и захлестнуть. Так и утонуть недолго. А любовь народная — сотни тому примеров — артиста может накрыть, и он не выдержит. Кого-то из-за интеллигентности и мягкости характера просто съедали. На моем веку было много взрослых артистов, приезжавших в Москву, не выдерживавших ее потока и уезжавших обратно. Пять-шесть лет держались здесь, получая маленькие деньги, но имея возможность творчества. А семьи, дети без них оставались дома. Не все выдерживали это, возвращались и там оседали.
— Насколько актерская профессия человека изматывает? Режиссеры в списке профессий на втором месте по числу инфарктов. Актерство — съедание самого себя.
— Для меня моя профессия никакого труда не составляет. То, что я делаю на сцене, мне очень нравится. Замолчал — и 1250 зрителей затихли в зале. Я им отдаю себя, а потом мне это такой волной возвращается. Есть такие спектакли, которые чисто физически, в силу возраста, выдерживаешь с трудом. Но что касается души, то я не рву кулисы, готовясь к выходу на сцену, как это делали актеры старой русской школы. Знаете легенду о том, как актер Ваграм Папазян, игравший Отелло, говорил за кулисами, прежде чем выйти на сцену: «Папазян — плохой артист? Что? Я вам сейчас покажу, какой Папазян плохой актер!» И выходил на сцену. Как у Островского написано — лица человеческого нет, зверь зверем.
— У многих ваших коллег сейчас почти нет предложений в кино. Наступил период затишья. А у вас помимо моноспектакля по Хемингуэю есть что-то в перспективе?
— Был звонок от Светланы Дружининой. Она хочет снять фильм о России периода русско-турецкой войны, освобождение Крыма. Теперь это может выглядеть притянутым к современному контексту, но она работала над этой темой лет 10–15, хотела снимать в Крыму, на Украине. Не знаю, как у нее обстоят дела в плане финансирования. Без государственной поддержки такой проект не снять, поскольку он предполагает батальные сцены. Это многонаселенная картина. Были еще пробы на одну военную картину, но пока все эфемерно. Востребованность моя сейчас затухла. А от того, что мне предлагают развлекательные каналы, я отказываюсь. «Старик и море» станет моей отдушиной. Мне обидно, что наш Театр сатиры критики обходят стороной. Никогда наши спектакли не номинируются ни на какие премии — «Золотую маску» или «Хрустальную Турандот». Так повелось. Критики считают театр легковесным. Может быть, из-за отношения нашего руководителя Александра Ширвиндта к критикам. Судит он сурово, говорит то, что думает. Есть спектакли, которые я играю уже десять лет, как «Случайная смерть анархиста» по пьесе Дарио Фо. Мы его с удовольствием играем. Поначалу люди думали, что это что-то про революцию, и плохо ходили. А теперь у нас залы битком, билетов не достать на Малую сцену, где он идет. Но спектакли проходят свой путь, и с ними надо расставаться.
