У режиссера Михаила Фейгина на сцене всего два музыканта и три профессиональных актера, у которых в партнерах (внимание!) два слабослышащих, одна слепоглухонемая (очки с толстенными стеклами), два с заболеванием трисомия (болезнь Дауна), один ментальный, а один не имеет ног и кистей рук. С него и начинается гоголевская «Женитьба». Александр Похилько за большим стеклом, что стоит по заднику сцены, рисует Петербург. Да-да, именно рисует — из белой краски, что заранее нанесена на стекло, точно пороша, медленно проступают Исаакий, речка Мойка (а может, Фонтанка?), горбятся мостики. Человек в оранжевом комбинезоне делает это так ловко, что не пронзит тебя жуткая мысль — ведь у художника нет рук. Но он каким-то непонятным образом двумя губками размывает стекло, у него прекрасное чувство формы, композиции и, как выяснится через полчаса, когда он выйдет вперед, есть еще и голос — он поет. А после спектакля также мне станет известно, что у него воля к жизни нечеловеческая: при своем недуге Александр совершал восхождение на Килиманджаро. У других артистов биографии скромнее, но здесь они на равных — они артисты, они играют в спектакле.
Как играют? Это вопрос весьма деликатный, поскольку на сцене мало того, что непрофессионалы, но и люди с физическими особенностями, о которых думаешь с болью. И если говорить правду, поначалу в зале больше любопытства, как к чему-то экзотическому. Но постепенно эти люди своим существованием убирают слово «снисхождение», повисшее в воздухе. Тем более что режиссер Фейгин сочинил для них такую конструкцию, так расписал партитуру спектакля, что, с одной стороны, они всегда подстрахованы: с каждым работает дублер, который как бы ведет артиста и параллельно для слабослышащих в зале зрителей делает сурдоперевод. Во-вторых, заданный темп, приемы, использование лаконичных декораций из прозрачного пластика создают плотность спектакля, не допускающую пауз и провисов в действии. Очень насыщен действенный ряд, несмотря на то, что по вполне понятным причинам текст сокращен — артисты вряд ли бы освоили его в полном объеме. Есть доля юмора и, что самое главное, проявлены индивидуальности. Если Светлана Асанова (Агафья Тихоновна), Сергей Пекарский (Анучкин) и Никита Панич (Степан) имеют сценический опыт в «Театре простодушных», то Даниил Обухов (Подколесин) дебютант, но очень интересен. Как и Надежда Голован (сваха), и Александр Монич (Яичница). И конечно же, что удалось режиссеру — органично интегрировать их в профессиональную среду. В этом ему весьма помогли артисты Рустам Ахмадеев (в роли Кочкарева), Глеб Гервасиев, сурдопереводчики Мария Румянцева (кстати, тоже слабослышащая) и Павел Мазаев, музыканты из ансамбля Покровского — Елена Сергеева и Сергей Жирков.
После спектакля я обсудила тонкости работы инклюзивного театра и специфику работы в нем с режиссером Михаилом Фейгиным.
— Михаил, вы впервые работаете в инклюзивном театре, с особенными, можно сказать, актерами?
— Да, впервые. Когда-то я побывал на спектакле в «Театре простодушных» и после подумал: «Хорошо бы с ними Гоголя сделать!» И когда в прошлом году возникло такое предложение, то вспомнил все и согласился.
— А почему именно Гоголя?
— Гоголь — сам персонаж, и персонажи его странные. Мы же знаем, что все вышли из гоголевской «Шинели» — и Достоевский, и другие.
— Как искали артистов? Был ли кастинг?
— Был кастинг, нам помогали его проводить разные фонды. Агафья Тихоновна, Анучкин и Степан из «Театра простодушных». Репетировать начали в октябре, а уже в декабре показали эскиз спектакля на Культурном форуме в Питере, где-то на полчаса. А потом еще и в Театре Наций. В феврале вернулись к репетициям; в общем, где-то 2,5–3 месяца ушло.
— Прежде вы работали с профессиональными артистами, а тут особый случай... В чем разница, какова специфика — как с детьми или?..
— Со мной работала психолог Наталья Гусарова, очень помогала Катя Мегицко — актриса «Ленкома», она же преподаватель специализированной академии. Прежде всего мы шли от них. У каждого нашего артиста — вы это видели на спектакле — есть свой двойник, можно сказать, проводник; так задумали изначально, и это оказалось вполне гоголевское направление. Жалко, что Инна Сухаревская, которая была замечательной парой нашей Агафье Тихоновне, ушла — у нее в другом театре был выпуск спектакля. Ее успешно заменила Арина Латушко.
В театре, как говорил Михаил Чехов, все на фоне любви. Терпение всюду нужно, а тут особенно, и это проверка любви настоящей. Собрать их внимание бывает сложно, но нельзя на них обижаться, пережимать. Они дети пристрастные очень, так что только с любовью и искренностью…
— Что вам как режиссеру дала эта работа? И останетесь ли вы в таком специфическом театре?
— Эта работа сложная и интересная, мне она очень много дала, но, может, я до конца еще не понимаю всего. Были поразительные открытия: они идут на контакт беззаветно, готовы на все и умеют быть благодарными. Споров было меньше, чем у профессионалов. Отдача шла, если хотите, сверхчеловеческая. И потом это другой язык — полифонический.
