— А представляешь, здесь в парке летают зеленые попугаи — стаями. И белки бегают, и зайцы перебегают тебе дорогу, — говорит мне Дмитрий Бертман.
Он живет в Дюссельдорфе уже полтора месяца и репетирует каждый день своего «Петушка». Знает в милейшем немецком городе один маршрут — из дома (театр снимает ему квартиру) до служебного входа через небольшой кусочек парка, примыкающего к Опере. Может, у него от полноты впечатлений вместо петуха попугай на сцене окажется? Зная замашки и фантазии худрука «Геликон-оперы» — не удивлюсь.
Кстати, именно здесь три года назад разразился скандал с «Тангейзером» — из-за трактовки с нацистами. Интендант Оперы Кристофер Майер, мужчина веселый и улыбчивый, в один день жестким решением закрыл постановку, которую зрители посчитали для себя оскорбительной. Но сегодня не в «Тангейзере», конечно, дело: «Золотой петушок» готов уже завтра вылететь к немецкой, весьма взыскательной публике. С «Петушком» в отличие от творения Вагнера все куда веселее и душевнее.
Из досье «МК»: Римский-Корсаков начал работать над оперой осенью 1906 года и уже в октябре записал шуточный стишок: «Сочинять хочу не в шутку/«Золотого петуха»,/Хи, хи, хи да ха, ха, ха». А в сентябре 1907-го партитура была завершена и отдана в печать. Через полгода директор императорских театров В.А.Теляковский передал либретто оперы в драматическую цензуру. Поначалу цензура текст не тронула, однако уже на другой день потребовала множественных изменений, причем вымарывались даже пушкинские стихи. В итоге Римский-Корсаков вынужденно согласился с некоторыми изменениями, но потребовал, чтобы на спектакле продавались отдельно книжечки с полным текстом либретто в оригинальной версии. Опера увидела свет лишь после его смерти — самая первая постановка прошла 24 сентября 1909 года в Оперном театре Зимина в Москве, располагавшемся в том самом доме на Большой Никитской, где сейчас находится «Геликон».
Премьеру предварял анонс: «Последняя опера Н.А.Римского-Корсакова «Золотой петушок», не принятая к постановке на Императорских сценах. …Создавая либретто на основе стихов Пушкина, В.Бельский сохранил текст сказки в опере с минимальной правкой, но много дописал в стиле оригинала. Цензуру смущал сатирический образ Царя Дадона как издевка над властью и ее окружением».
Генеральная репетиция. Оркестр пробует звук. В кулисах идут последние приготовления: во-первых, на сцену уже выкатили большую и емкую лохань и взбили в ней пену для ванны. Кого мочить будем?.. Какая-то фрау держит в руках накрытую клетку — кто же там? Может, попугай все-таки? Много костюмов, в которых много золота…
На генеральную публику не звали, так что в зале — все свои: служащие театра, несколько критиков. Пришла певица Елена Брылева, которая еще в знаменитом спектакле Большого театра (1989 год, режиссер Георгий Ансимов, а ассистентом у него был студент Бертман) пела Шамаханскую царицу. Сейчас Елена живет в Дюссельдорфе с мужем-тайваньцем, очень известным дирижером. Еще одна неожиданная встреча — пианист Борис Блох, который живет на три страны — США, Германию и Украину. Присутствие его на прогоне «Петушка» вполне объяснимо: два года назад он выиграл конкурс на должность худрука знаменитой Одесской оперы, теперь смотрит по миру все интересное — постановки Бертмана как раз из этого разряда.
А у того — последние консультации с постановочной группой, с которой давно работает: хореограф из Питера Эдвальд Смирнов; художник спектакля Энелиз Сэмпер из Таллина; свет ставит американец Томас, и Бертман представляет его как Зайцева, поскольку так с немецкого на русский переводится фамилия художника — Хазе. Через несколько минут — генеральная, день до премьеры, а у Бертмана все шуточки, и он почему-то не производит впечатление нервного художника.
— Знаешь, в Германии я поставил шесть-семь опер, но эта постановка уникальна в том смысле, что и страна, и театр ее открылись мне совершенно с новой стороны. Имидж немецкого театра, где все буквально, пунктуально, холодно, выверенно, для меня совершенно развеялся. Оказалось, что Опера ам Рейн — театр очень эмоциональный, семейный, несмотря на то, что государственный.
Как выяснятся, это по сути два театра в одном, расположены в Дюссельдорфе и Дуйсбурге. В Дуйсбурге — мастерские, цеха, репетиционные залы, и именно здесь проходят первые репетиции, и только после этого спектакли переходят на сцену Дюссельдорфа. Хотя в Дуйсбурге огромный театр. Театр обслуживают два оркестра, а «Петушка» — аж три, но с одним дирижером.
— Дима, ты репетировал с переводчиком?
— Нет, я всегда работаю без переводчика, на английском. С переводчиком, как говорил Петр Наумович Фоменко, когда ставил в Комеди Францез, получается, как поцелуй через стекло…
Еще несколько минут, вот-вот все начнется.
Надо сказать, что на «Петушке» собралась интернациональная команда, и поют на языке оригинала. Достаточно посмотреть на сцену, то есть на тех, кто поет. Итак, Дадон и две Шамаханские царицы — наши: Борис Стаценко, Анна Гречишкина из «Геликона» и Антонина Весенина из Мариинки, лауреат последнего конкурса Чайковского. Фин поет воеводу Полкана, царевы сыновья — чех и американец, Амелфа — немка, а швейцарский лирический тенор — Звездочет. Петушок — из Словакии, парочка ее «дублеров» — из Германии: с рынка, и из магазина, и оба в разном агрегатном состоянии. Да-да, так придумал Дмитрий Бертман, мастер парадоксальных решений и ходов.
И вот свет уходит. Пошли первые звуки оперы Римского-Корсакова. По сцене прологом проходит загадочная тройка — Зездочет, похожий на многомудрого еврея, за ним — красавица в длинной гофрированной юбке золотистого цвета, отсутствие застежек позволяет рассмотреть красивые ножки в высоких черные сапогах — ну ясное дело, Шамаханская. А рядом — Петушок: довольно эффектная длинноногая певица — птичья шляпка на голове, высокие сапоги, юбка, как балетная пачка, и хвост из нее — вся как есть золотом горит. Простите, а в клетке накрытой кто ж тогда сидит? Бертман интригует…
С первой сценой становится ясно, для кого в деревянную лоханку пену заправляли и взбивали. Там парятся главные мужи земли Русской — царь Дадон с сыновьями (либреттист дал имена представителям золотой молодежи — Гвидон и Афон) и воевода Полкан. По доброй российской традиции в баньке решаются главные дела и вершится судьбы государства — вот Дадон с детьми и товарищем держат там совет с веником да водкой. Балалайки с медведем не хватает.
Такая картинка несколько озадачивает: штампы для иностранцев? Но дальнейший ход событий развеял мой скептицизм. У Бертмана — не штамп, а пародия на штампы, и он этим ловко и остроумно играет. Хохломские ложки, они в круг нашиты на ткань, ткань ложится на чресла похотливого Дадона, и Шамаханская царица делает вид, что играет на них, как заправский ложкарь, — вожделеет!
Эпоха у Бертмана нечетко выражена — не советская, не новая российская. Элементы советской действительности — синие халаты и косынки уборщиц (народ), генеральский мундир Полкана или совершенно неподражаемый образ Амелфы, который один в один снят с многозначительной и многознающей породы секретарш обкомовского и горкомовского розлива: белый верх/черный низ, который облепляет крупные формы, и стойкий начес на голове.
Образ самого Дадона — скорее обобщающий образ власти, чем конкретный. Не Владимир Путин точно — это не про него у Пушкина сказано: «Правит лежа на боку»…
Так вот, когда Звездочет, вручая царю клетку, сдергивает с нее покрывало, там обнаруживается настоящий петух — белый, откормленный, в коричневую рябь по крыльям. Ведет себя тихо, без экзальтаций, как и положено сытой птице. А в это время с балкона Петушок, что весь в золотом, издает на высоких нотах: «Кири-кирика-ку-ку, царствуй лежа на боку!» Нет, точно не Путин, для которого многочасовое общение с согражданами — «семечки».
— Мне Дадон скорее напомнил Буша-младшего, — говорит мне в антракте Борис Блох, — в США ироничное отношение свойственно людям власти между собой. Я видел по телевидению политический капустник, в котором жена Буша пошутила насчет мужа: «Дорогой, президент все же не должен ложиться спать в девять часов».
Поговорили с Блохом об Одессе, о культурной политике новой украинской власти. Вывод: культура и он как худрук не испытывают политического прессинга, ситуация улучшилась. А «Золотой Петушок» Бертмана ему очень нравится. Мне — тоже. И постановка, и оформление Энелиз Сэмпер, у которой эклектика в костюмах смотрится очень стильно — 50-е прошлого века, современные офисные времена, гламур из ночного клуба, куда на некое пати попадает Дадон со своим войском, отправившись на войну — и там, в гнезде разврата, встречает Шамаханскую царицу, которая красивым сопрано поет свою знаменитую арию.
И тут появляется моя любимица — Амелфа, она же секретарша Дадона. Женщина-гора сначала сидит за столом, сплошь уставленным телефонами-вертушками, и обсасывает, плотоядно вгрызается в петушиное мясо, а потом весь второй акт неприкаянно бродит по сцене с тушкой гриль. Вид ее мрачен и пугающ — вот что могут сотворить с символом власти (а потом и властью) верные слуги.
Финал — сильная метафора. Народ держит в руках пустые клетки и поет: «Как же будем без царя?..»
После спектакля удалось поговорить с режиссером. Несмотря на все технические накладки, он доволен генеральной. Дает артистам выходной перед премьерой.
— Дима, у тебя либретто Бельского без купюр? Ведь именно из-за него у оперы были проблемы с цензурой.
— Все оставил без изменений. Помимо того что текст резкий по содержанию, там Бельский еще и ловко сыграл на фонетике русских слов — и в результате получил ассоциацию на слух с нашими нецензурными выражениями. Например, там есть текст: «Вот с востока едет, глядь…» — а слышится нечто приличное. Или: «А покуда прохлаждаюсь я у блюда…», а слышится «ублюдок»…
Еще несколько лет назад Бертман делал «Золотого петушка» в «Геликоне», он уже не идет в репертуаре. Но это не перенос, а абсолютно новая постановка, и даже фрагменты из прежней постановки он также переделал. В ней — отсыл к сегодняшнему времени: в спектакле есть такая общая история народа, царя и то, как решается судьба государства. Мне кажется, что наступает время «Золотого Петушка».
Вскоре «Петушок» будет поставлен в другой государственной опере Германии — мюнхенской.
Кстати, за рубежом опера впервые увидела свет в 1914-м, на русском языке, в Лондоне; в Париже в том же году «Петушок» в постановке Михаила Фокина шел как опера-балет в декорациях Натальи Гончаровой; «Петушка» ставили в Нью-Йорке (Метрополитен-опера), Берлине…
