— Была, выразимся тремя словами, дамочкой легкого поведения, — грубо прервал ее Муравей. Он сидел на колченогом диване и держался за спину, она сильно ныла.
— Да-да, девочкой для радости, — необидчиво подхватила Стрекоза. На ней трепетал легкомысленный, не по возрасту пеньюар. — И вот наступила осень, старость, а за ней и зима катит прямо в лоб.
— «Зима тревоги нашей», — как говорил Шекспир, а следом за ним и Джон Стейнбек, — вставил начитанный Муравей.
— Не можешь посоветовать, что надо сделать, чтоб жизнь оказалась незряшной? — напрямик спросила Стрекоза.
Муравей задумался. Чуть погодя он сказал:
— Всю свою судьбинушку я батрачил не разгибаясь. Не бражничал, не брал отпуск, не брал взаймы, отказывал себе в необходимом. И заработал остеохондроз. Это все, что я заработал. Жалкий мебельный гарнитур, который ты видишь, это просто деревяшки. Ковры — излишества, подаренные мне как передовику производства. Сам я такую пошлость ни за что бы не приобрел. Сбережений едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Глядя на тебя, я всегда думал: «Как лихо она протрачивает и разбазаривает данный ей капитал привлекательности!» Но я так не мог. Другой характер. Трудоголизм постоянно мне мешал. О таких дамочках, как ты, я только грезил.
— Как же сделать так, чтобы я могла сказать себе: я прожила не напрасно, я принесла пользу? — упрямо повторила Стрекоза. — Очень тяжело уходить, сознавая: пустила по ветру драгоценное отпущенное мне время.
Муравей молчал, не зная, что прибавить к уже произнесенному. Стрекоза тоже молчала. Им было искренне жаль друг друга. Внезапно взгляды их встретились. Стрекоза произнесла:
— Конечно, я не та, что прежде. Но, пожалуй, если ты не утратил свою мечту, я могу, пусть запоздало, исполнить ее.
Муравей хмыкнул. И гордо дернул плечом. Но, поразмыслив, приосанился:
— Черт побери, — сказал он. — Я рациональное существо. И понимаю, что собой представляю. Я развалина. Противный старикашка. Но в твоем безумном предложении есть сермяга. Баш на баш. Минус на минус дает плюс. Я получу воплощение несбыточной фантазии, а ты — сознание не впустую потраченной разгульности. Более того, остаток дней мы можем коротать вместе, ведь жена бросила меня, я ей наскучил. А ты так и не выскочила замуж. Рядом со мной ты укрепишься в понимании своей нужности…
Взявшись за лапки, они проследовали в спальню.
Мудрецы глаголют: удается либо первая, либо вторая половина жизни. И еще они говорят: лучше поздно, чем никогда.
Золотой дождь
Зевс, как известно, проник в спальню к Данае, пролившись сквозь кровлю золотым дождем.
Аналогичным способом пролились за границу и наши соотечественники, искупавшиеся у себя на родине под нефтяным ливнем. За рубеж они прибыли уже в сиянии золота — как в броне. Местные аборигены радостно их встречали. Аборигены любят все блестящее.
Потом случился Крым.
Даная, как известно, понесла от Зевса. Зарубежные граждане обеспокоились: что мы понесем от контакта с богоподобными богачами? Уж не аннексию ли наших стран? Как бы не пришлось сдаться на милость позолоченных богов… Впрочем, это было бы полбеды. Но сдаться вчерашним рабочим и крестьянам? И гэбэшникам?.. Нет, такое не входило в планы. Лишь тут они вспомнили о Данае и данайцах, приносящих коварные плоды. «Бойтесь данайцев…» Но было поздно.
Волк на псарне
Волк-одиночка, желая поживиться на халяву, проник на псарню. Это был хитрый, расчетливый Волк, который дальновидно вычислил: если нагрянуть в овчарню — насытишься на сутки, а потом опять захочется есть и придется либо голодать, либо искать пропитание. Лучше затесаться к тем, которых кормят за их лояльность.
Поэтому хитрый Волк прямо объявил цепным псам, что давно покончил с разбойничьим прошлым и мечтает начать честную жизнь. Собаки слушали недоверчиво, чутко поводили носами, скалили клыки. Главарь стаи, усмехнувшись, отозвал Волка в сторону и вынес вердикт:
— Я к тебе неплохо отношусь, волчара, поэтому уматывай подобру-поздорову. Или считаешь нас глупыми? Да, мы в прошлом тоже дикие и свирепые, тоже разбойники, а теперь честные, достойные и законопослушные, покорны двуногому хозяину и, так сказать, являемся высшим органом власти над необузданным животным миром, при помощи хозяйских ружей повелеваем медведями и слонами, ягуарами и крокодилами. Но с какой стати пустим тебя в наш тесный элитарный круг? Мы — регулировщики взаимоотношений верхов и низов, за это нам платят, за это нас содержат — причем на псарне, а не в овчарне, откуда что ни день отправляют эшелоны парнокопытных (или как их там?) на убой. Катись отсюда!
Посрамленный Волк, глупое, наивное дитя природы, едва успел унести ноги от своры шавок, составляющих цвет животного сообщества.
Лиса, сыр и виноград
Получилось так, что в силу ряда исторических причин Лиса перестала мышковать, красть курей и охотиться на зайчишек, а пристрастилась к заморским деликатесам — сыру, винограду и прочим изыскам, нехарактерным для привычного лисьего рациона средней полосы России. Дело в том, что в лесу, где она обитала, обнаружились залежи полезных ископаемых: нефти, газа и редкоземельных металлов. Лиса вместе с Волком и Медведем учредила акционерное общество и устроила торговлю этими богатствами, а в обмен стала закупать всевозможные вкусности.
Но в один непрекрасный день выяснилось: залежи истощились. К тому же зарвавшиеся хищники так нагло стали себя вести, что закупщики прервали с ними деловые отношения и объявили то ли санкции, то ли эмбарго — в зверином сленге много трудно переводимых на человеческий язык терминов. Волк, Медведь и Рыжая Кумушка оказалась не у дел и без привычных яств. Туповатые мужские особи пошли войной на коровье стадо, щипавшее травку на ближнем выпасе, и были пойманы пастухами для зоопарка. Хитрая Лиса прибегла сначала к самовнушению и гипнозу, уверила себя, что виноград ей не нужен, от него случаются оскомины и прочие кариесы, а потом взялась обхаживать и эксплуатировать Ворону: та приносила ей сыр из соседних населенных пунктов, уворовывая его у рассеянных граждан. За это Лиса платила Вороне подчеркнутым вниманием и часами слушала отвратительное карканье, которое называла чарующим пением.
Она так и говорила:
— Я балдею, я с ума схожу от твоего вокала! Спой еще!
Страшные мучения эстетического свойства приходилось терпеть Лисе. Она была тонкая натура и любила Паваротти и Каррераса. А приходилось внимать кошмарной воровке, мнившей себя Марией Каллас. Но что поделать: за любую услугу надо хоть что-нибудь давать взамен. Это была еще не самая высокая плата, которую могла стребовать с Лисы за ее низкопоклонство перед привозными продуктами ее новая подруга.
Русское сало
Было время, Мыши любили украинское сало. Но его запретили к ввозу в их подполье. Пришлось довольствоваться салом отечественным, которое, конечно, питательно и полезно, но все же не настолько аппетитно и ароматно, как продаваемое на Подоле.
Мыши затеяли возню — это в их стиле: устраивать из-за пустяка склоку и суету. Они сперва пищали, потом пробовали организовать контрабандный ввоз запрещенного продукта, потом учинили мирную демонстрацию. Но кто ее видел и оценил, кого могут напугать мелкие создания? Тогда они организовали масштабную акцию неповиновения и запрудили дороги. На них по-прежнему не обращали внимания, а они по масштабам бесчинств уже превзошли крыс. Это было бедствие, а виновники, толкнувшие мышей на отчаянный шаг, еще ничего не понимали. И говорили:
— А сало пусть русское едят!
И вот когда начались повальные эпидемии свиного гриппа и вредительские вылазки в неспособные заполнить свои прилавки отечественным салом магазины, блюстители закона трехнулись: надо ли было затевать сыр-бор, если ни сыра, ни бора, ни сала не хватает уже никому?
Кинг-Конг в посудной лавке
Кинг-Конг влюбился в продавщицу посудного магазина и при каждом удобном случае стал наведываться в ее крохотный торговый зал. При этом ненароком задевал то плечом, то бедром, то коленом полки, прилавки, шкафы, содержимое летело на пол, разбивалось, фарфоровые, стеклянные и хрустальные осколки и черепки брызгали во все стороны.
Разумеется, Кинг-Конг извинялся, возмещал причиненный ущерб, товар снова закупался и занимал место в витринах. Но лишь до следующего визита неповоротливого короля обезьян.
Горько переживала глупышка-продавщица, что отвадила прежнего кавалера — Слона. Ведь он был такой милый, миниатюрный, предупредительный и совсем не волосатый. «Почему не везет в любви?» — думала в отчаянии продавщица. Ей в голову не приходило: пылкие чувства — это всегда хаос, и непредвиденность, и вторжение в упорядоченный мир чуждых, разрушительных элементов. Это всегда — разбитые тарелки, сердца и надежды.
Но посуда и упущенные экономические выгода — пустяк, пшик в сравнении с тем, что изящного Слона заменил лохматый громадный человекоподобный урод. «Кто будет следующим?» — сам собой напрашивался пугающий вопрос. Уж не военно-промышленный ли комплекс во всем его объеме, включающий танки, авиацию, артиллерию и флот? Ведь в этом случае не витрина, а весь мир разлетится вдребезги.
Политик и экономист
Однажды в жаркий день экономист пришел к ручью напиться. И повстречал там привольно отдыхающего политика, который начал без околичностей:
— Я тебя сделаю козлом отпущения своих амбиций и растущих аппетитов. Ты обоснуешь все мои волюнтаристские выбрыки, подведешь базу под мои волчьи интересы!
— Но в чем я виноват? — заблеял политик. — Пусть заплатят олигархи и представители других ветвей науки.
— Ты прекрасно знаешь: фундаментальной, да и вообще никакой науки как таковой уже не существует, благодаря моей прихоти она разогнана и подчинена моим представителям, которые в ней не смыслят, но выжимают из нее последние соки. Что касается олигархов, они — мои личные друзья. Прочие мои сподвижники сейчас заняты импортозамещением, ибо все, в том числе и вы, экономисты, хотят кушать. Так что отдувайся за всех и снабжай население правдивыми оптимистическими прогнозами.
— Мы все как один за вас, за вашу львицу, — заговорил словами другой басни экономист.
— Какой завтра курс рубля? — рявкнул политик. — Чтоб был таким, при котором мои сбережения не пострадают!
— Слушаюсь, — взял под козырек экономист и поволок законопроект в Думу, пока политик не поволок его самого в темный лес.
