Давно в современной русской литературе не встречала столь личного, психологически оправданного погружения в бытийно-человеческую и глубоко духовную атмосферу России 1914—1918 годов. Казалось, что все это исхожено, истоптано и устарело. Но ничуть!
Всем своим существом, всей полнотой восприимчивого сердца и безграничного сострадания Алексей Варламов растворен в страстях, эмоциях, сомнениях главных персонажей. Он поселяет в их душах нечто высшее, неуловимое — интуиции, догадки, предчувствия, даже прозрение. И превыше всего — нечто надмирное, вселенское, вечное!
Чтение «Мысленного волка» не идет как по маслу. Роман написан не для развлечений, а для познания Россия накануне трагического слома, срыва с отлаженной орбиты бытия и мышления. Варламов, автор интереснейших книг о Пришвине, Грине, Алексее Толстом, Платонове, в этой же серии «ЖЗЛ», издал еще и книгу «Григорий Распутин — Новый». А как же написать о царском дворце, рассказать о духовном блуждании людей предреволюционной поры без удивительной, скандальной и неоднозначной личности? В романе вы найдете интереснейшие страницы о Распутине.
Автор поднимается над многословием и категоричностью суждений современных публицистов. Природа собственного таланта романиста погрузит нас в мир чувств и страданий странного и одареннейшего сибиряка, не названного ни разу по имени.
С обложки книги пространство прожигает желтый взгляд, словно меткий выстрел в сторону от читателя. Не этот ли охотник, по имени Павел Матвеевич Легкобытов, и есть тот самый волк — главный персонаж романа? Не он ли этот мысленный волк?
Но это мистическое словосочетание возникает в книге много раз, начиная с цитат из высказываний апостолов. Мистическая, неуправляемая сила блуждает вблизи многих персон, похоже, она таится в каждом тонко чувствующем человеке.
Роман, названный столь загадочно, Алексей Варламов начинает с удивления: «Больше всего на свете Уля любила ночное небо и сильный в нем ветер». Девочка долго не пыталась ходить, только вертелась вокруг себя, а потом, едва подросла, предпочитала бег — «полубег, полулет». В одиночестве, в лесу, ее раздражал папин знакомый — охотник, его выстрелы, пугающие птиц, и кровавая добыча.
Выходки, причуды своенравной девочки, гордая независимость, да и весь ее тревожный, взыскующий мир автору особенно дороги. Она словно невидимая, эмоциональная ось драматического, даже трагедийного движения сюжета.
Главная девочка романа предпочитала летом пропадать в лесу в поисках ярких встреч с природой. Она всегда в погоне за впечатлениями. Ей был любопытен охотник — он приходил к ним в дом, отец называл его писателем. А в лесу он ее возмущал: стреляет много. Опасен. Однажды ночью в лесу, когда вспыхнул пожар, когда мистика руководила поступками охотника, он ранил Улю.
К этому Легкобытову автор в самом начале повествования приклеил старинное понятие «мысленный волк». По житейской наблюдательности Уля нравилась Павлу Матвеевичу. «У мысленного волка… свои были виды и хитроумные планы, как слопать козочку, от звонкого стука ножек которой выпадали у него шерсть и тускнели глаза». Озорная метафора!
Автору легко удается привязать читателя к тексту романа: тут и восторг, и улыбка, и песенная радость, но особенно нас заманивают мистические неожиданности, замеченные героями в природе и в себе. И, конечно, творческое ассоциативное мышление главного персонажа Павла Матвеевича. Особенно одно его откровение: Уля, сидящая на полу, напомнила ему живописную картину «Девочка, играющая в кости» в Берлинском музее. Бедная, ничейная, только для могильного надгробья — такое впечатление производила эта работа. И она сама.
Но еще больше Улю поразила книга самого Легкобытова. Девочка неожиданно почуяла странную глубину внутренних совпадений с ним. И осознала: «…все самое ценное отдает словам, а ему самому ничего не остается».
Варламов наделил героя не только говорящей фамилией, но еще и сердечным пониманием таинственной связи родных людей. На могиле матери в Легкобытове вспыхнула догадка: «Она знает день и час, когда умрет ее сын, так и не убив мысленного медведя». Но все-таки его впечатлительный ум и опыт охотника протестует: нет никакого мысленного волка… «А есть только зло. Смерть ходит за ним по пятам, смерть есть мысленный волк. И это не мы за ней, но она за нами охотится». И накаркал…
Мистическая логика Варламова в ряде глав не уступает нашей литературной классике. Сейчас можно слышать догадки и предположения, кого из творцов русской революции Варламов оживил в романе. Параллели я не ищу. Охотник Легкобытов сам по себе интересен: в нем живые эмоции и страсть, он покоряет прекрасным знанием природы, азартом постижения нового, но главное — не забыл урок своего учителя в гимназии, писателя Р-ва, изгнавшего дерзкого ученика из класса. И уж потом Легкобытов книжки свои писал с главной целью — доказать своему обидчику-учителю: и сам он чего-то стоит. И в душе сохранил благодарность учителю.
Легкобытов убедителен в спорах с отцом Ули — Комиссаровым о России, о характерах мужчин и женщин. Вот послушайте: «…все русские мужики — жулики, все бездельники, распустились без господ, порядка не знают, как рожь сеять… Государственного в них ни на грош… И царь нам другой нужен, а не эта тряпка. Мы с этим царем еще наплачемся». В замкнутом охотнике томится памятливая, страдающая душа. В молодости он остался без любимой женщины. Болевые сигналы нет-нет и дают о себе знать.
Когда при нем говорят гадости о русских бабах, он категоричен и резок: «Русская женщина на разврат не решится, а насочинять про свои грехи мастерица — каких свет не видал». Писатель Легкобытов остер на язык. Его граненые оценки просятся в пословицы.
Откровенный разговор механика с писателем — горячее сближение шпаг, но не с целью — ранить, а показать свое искусство борьбы и осведомленность. Механик козыряет близостью к народу. Писатель — глубоким пониманием психологии. Этот мастерски выстроенный откровенный обмен мыслей о русском характере вполне сценичен. В нем — темперамент личностей.
Иногда в устах спорщиков слышен звон металла: «…даете деньги на революцию, воюете с попами… а впрочем, это очень по-русски. Из дворца — в революцию. Только помяните мое слово. Кончится большой кровью, — выговаривает соседу писатель. — …Уж лучше охотиться».
Автор на какое-то мгновение приблизил читателя к людям, оказавшимся в зоне внимания придворных и самой царицы, и целые главы посвятил сибирскому провидцу, предсказателю судеб и первой жертве предреволюционного и революционного беспредела. Часть «Даждь дождь» — можно сказать предгрозовая. Душно и в природе, и в сознании.
Механик Комиссаров, разбираясь в изломах веялки, мысленно вторгся в библейский сюжет и вспомнил «Иисусовы слова о небесной жатве». Реалист убежден: «Ничто в природе не может исчезнуть бесследно». И вдруг в своих откровениях механик становится философствующим лириком, представляя, как «душа убиенного странника, очищаясь от грехов бывших и мнимых, уменьшаясь в размерах, чтобы слиться с такими же чистыми зернами и претвориться в небесный хлеб, питающий Вселенную и поддерживающий горение ее звезд».
Текст Варламова радует пластическим совершенством построения высказываний, рафинированностью звучащего слова. Стилевое богатство романа заслуживает добрых восклицаний и награды.
В годы крушения и распада самодержавной системы и прихода непонятной, пугающей правящей верхушки даже Господь не в состоянии защитить людские судьбы. Автор ведет героев по опасным терниям, где реальность уступает место мистическим видениям. А те внезапно оборачиваются бедой, потерями близких.
Судьбы главных героев драматичны, даже на опасной грани отчаяния. Василий Христофорович Комиссаров когда-то тратил деньги на революционные нужды, теперь не понимает логику и правоту действия революционного Правительство РФ. Оно отправило царскую семью за решетку в тюрьму, а он сам назначен помощником коменданта еще одной тюрьмы, набитой до предела. В особо тяжких условиях содержат Легкобытова. Первая мысль Василия Христофоровича — добиться его освобождения. Но прежде чем идти к коменданту крепости, он прочел последние статьи Легкобытова о революции. И был как громом поражен его откровением: «Теперь власть изнасилована, и ее е…т солдаты и депутаты без стеснения».
Но благородство не позволило Василию Христофоровичу отказаться от желания облегчить судьбу друга. Однако комендант крепости-тюрьмы, услышав фамилию арестованного, пришел в бешенство, «лицо его передернулось судорогой наслаждения: «Этого в карцер, и никаких свиданий и передач… В подвал, к крысам… Ни еды, ни питья не давать».
Проникновенный психологизм, эпическая широта размышлений, сближающих эпохи, времена, — притягательная составляющая прозы Алексея Варламова. Она возбуждает желание идти за его героями дальше, ждать от них поступков. Но драматизм исторических потрясений разрушителен. В нем нет места ранимой душе.
Роман завершается почти потусторонним видением: на крыше тюрьмы — Уля. Тщетно ее усилие помочь Павлу Матвеевичу. Жизнь, судьба, неистраченная доброта — все на волоске.
Финальные строки романа не смею цитировать. В них — земной, прощальный вздох. И Божественный промысел. Свет освобождения. И протянутая рука надежды: «Пойдем отсюда, доченька, пойдем».
