Все три команды соберутся на одной сцене в честь дня рождения музыканта 7 декабря в концертном зале «Градский Холл». «Если бы я был поваром, то приготовил бы для своих друзей и слушателей изысканные блюда, — улыбается он, — но поскольку я музыкант, то хочу угостить их тем, что умею делать». В этом году такой «музыкальный ужин» символично пришелся и на 25-летие «Морального кодекса».
«ЗД» Сергей Мазаев показал свою закулисную музыкальную кухню. Мы встретились в его большой, но уютной студии, где полным ходом идут репетиции всех трех проектов, и поговорили о том, как поклонение женщине уживается в творчестве «Морального кодекса» с социальными темами, куда подевались рок-герои, почему быть академическим музыкантом сложнее, но приятнее всего, и может ли шоу-бизнес «дружить» с искусством.
— Сергей, в нашей стране принято говорить о существовании пропасти между эстрадной музыкой и авангардом. Вам же, кажется, удается балансировать между «мирами», больше напоминая в этом смысле европейского артиста, привыкшего, что музыкальное пространство цельное. Как вам это удается и к какому «лагерю» вы все-таки себя относите?
- Конечно, любой музыкант хочет чувствовать себя передовым авангардистом, звездой и так далее. Но это всегда очень субъективные, личные ощущения. Я постоянно комплексую по этому поводу, потому что всю жизнь старался быть рядом с людьми, которые лучше меня, которые могли бы меня чему-то научить.
Я рос без отца, и хотя мой отчим был очень хорошим человеком, он появился в моей жизни позже. Сейчас я сам воспитываю детей и понимаю уже на своем опыте, какие вещи необходимы для гармоничного развития человека. В меня их впоследствии вложили мои учителя. И мне очень повезло, что они всегда были моими кумирами, начиная с моей первой школьной учительницы.
Для того чтобы быть многожанровым артистом, нужно быть базово образованным музыкантом. Я самокритичен и считаю, что мне этого не хватает, и тем не менее мне удалось в какие-то моменты преодолеть себя. 15 лет назад я снова после длительного перерыва взял в руки кларнет, свой основной инструмент, на котором я учился играть профессионально, и начал снова заниматься, сначала с педагогом — без учителей в этой жизни сделать ничего невозможно, — а потом уже самостоятельно. Таким образом, я очень расширил свой стилистический спектр, у меня появилась возможность работать с разными программами.
— Эстрадная и альтернативная сцены, по вашим ощущениям, сейчас разрозненны?
- В общем, да. У нас они практически не соприкасаются, и как такового слияния не происходит. Только группы, добившиеся успеха благодаря появлению какого-то хита, попадают у нас в эфирно-эстрадную зону.
Если говорить об альтернативной, рок-н-ролльной или инди-сцене, мне кажется, у нас отсутствует грамотный класс менеджмента, который может делать на них деньги. Поэтому наиболее талантливые люди, которые хотят в будущем добиться в том числе и материального успеха, часто не видят перспектив в нашей работе.
— Это связано с российским менталитетом?
- И с менталитетом, базирующимся на том, что все вокруг колхозное, все вокруг мое, и с отсутствием института авторских прав. Понятие частной собственности отсутствует в сознании людей. Они могут представить себе как собственность мотоцикл или холодильник, но песню — нет. Все думают: взял ее — и поёшь. И хотя в законодательстве прописано, что часть сборов, входящих в стоимость билетов, в случае если чужие произведения исполняются публично, должна идти на отчисление авторских прав, очевидно, это просто не работает. Авторские агентства ничего не делают в этом направлении, не собирают деньги, точнее, как мне кажется, собирают ничтожные суммы по сравнению с теми, которые должны собирать.
В итоге им самим не хватает, а нам, авторам, и совсем ничего не остается. Это касается и эфирной истории, когда песня прокручивается невероятное количество раз. Я уже молчу про интернет-пиратство. Чтобы бороться с этим, должен работать Роспотребнадзор, антимонопольные комитеты, в конце концов Следственный комитет, потому что кража чужого имущества — это же уголовное преступление.
— Искусство и шоу-бизнес в Россия могут сосуществовать продуктивно, в симбиозе?
- Должны! Это же взаимовыгодно. Если работать «по-белому», по-честному, все будут получать в итоге большие деньги, чем с так называемых «черных касс».
А у нас почему-то менеджмент, исторически укрепившийся на своих местах, как правило, ведет себя как частный собственник. Рассуждать на эту тему можно долго. Главное, что общественность начинает обращать на это внимание; недавно я даже видел репортаж, в котором Президент давал указания по поводу того, чтобы заняться этим вопросом, вице-премьеру Шувалову. Они давно в курсе этих событий, но, видимо, по их мнению, проблем хватает и без этого.
Я никого не хватал за руку, но ко мне не поступает никаких авторских отчислений. Лучше говорить о музыке, потому что здесь, как говорится, «есть у революции начало, нет у революции конца». Так происходит с 1917 года по сей день.
— Хорошо, давайте непосредственно о творчестве. Какую музыку сегодня вы считаете актуальной?
— В социальном плане это хип-хоп, рэп. Он привлекает народ, потому что уровень музыкального развития массовой аудитории находится на среднем уровне, а восприятие текста более конкретное. Когда в песне есть сюжеты, которые захватывают, это, конечно, людям интересно. Поэтому сегодня такие артисты, как Ноггано-Баста, массово популярны, хотя их композиции не услышишь нигде в эфире. Причем они неплохо работают и в материальном смысле. Я знаю, например, что у Басты очень хороший менеджмент. У них дружная и успешная команда.
— А в какой стадии сейчас находится русский рок: стагнирует или развивается?
— Он очень активно развивается. Увы, в больших телекомпаниях нет людей, разбирающихся в музыке, и они просто не понимают, о чем вести речь, понятия музыкальной политики просто не существует. У нас везде работают преимущественно родственно-дружественные связи, преобладает вкусовщина и нет никакого объективного вещания, поэтому полной картины нет, но в самом роке идет определенное движение.
— Недавно у меня было интервью с вашим коллегой по рок-сцене, лидером Tequilajazzz Евгением Федоровым. Он высказал мысль о том, что сегодня в этом направлении появляется много молодых, профессиональных, техничных исполнителей, которые играют даже лучше, чем российские легендарные группы в начале пути, но едва ли им удастся прорваться, потому что рок-музыка потеряла свой энергетический заряд. А что вы думаете по этому поводу?
— Я не совсем с ним согласен. Послушайте те же «Нервы», некоторые другие рок-команды, образовавшиеся 5–7 лет назад. Мне кажется, появляется очень много ярких артистов со своим посылом, своей идеей. У них очень хорошая музыка, но опять-таки она не достигает своей цели из-за отсутствия глобальной поддержки. Если же говорить про возможности Интернета, существует такое количество интересных групп, что сложно выделить, выявить кого-то. А нам — тем, кто уже долгие годы на сцене, — и хотелось бы это сделать, но своя работа и семьи затягивают полностью. У кого-то из нас уже есть внуки. Я недавно задумался о том, что мы уже 25 лет вместе с «Моральным кодексом» — представляете, как это много? Просто безобразие какое-то! (Смеется.)
— Какие моменты за всю 25-летнюю историю «Морального кодекса» стали ключевыми, поворотными?
- Мне запомнилась, конечно, встреча с Юрием Айзеншписом. Хотя мы и не договорились о сотрудничестве — наш прошлый менеджер не пошел на его условия, а мы, будучи порядочными людьми, не стали бросать своего директора, — это знакомство очень нас воодушевило и способствовало нашему развитию.
Если бы тогда он занялся нами, мы бы стали первыми после группы «Кино», за кого бы он взялся. И он этого хотел. Так или иначе, Юрий Шмильевич все равно помог. Он представил нас, когда мы выступали на дне рождения крупнейшей российской телекомпании, где собралось не только множество работников этого и других телеканалов, но и музыкантов, продюсеров. Концерт очень поспособствовал тогда нашему дальнейшему продвижению на телевидении, кроме того, уже тогда у нас был готовый материал — пять видеоклипов.
Помощь помощью, но так сложилось, что группа «Моральный кодекс» все же осталась на самопродюсировании. Это не самый лучший вариант, но все-таки мы уже 25 лет справляемся. Не без конфликтов, конечно, но тем не менее никогда не разбегались. Иногда музыканты уходили на время — например, наш гитарист Николай Девлет-Кильдеев, когда принимал участие в работе над мюзиклом «Метро». Были и приходящие исполнители, с которыми мы работали: Юра Цалер, который впоследствии много лет был участником «Мумий Тролля», Антон Хабибуллин — он сейчас играет у меня во фриланс-оркестре, где я собрал музыкантов из разных групп.
— Как с годами менялось творчество «Морального кодекса»?
— В глобальном смысле не изменилось ничего. У нас по-прежнему очень много легкой лирики о любви, посвященной Женщине. Женщина — это наше божество, и мы остаемся верными ему на протяжении всех лет. Параллельно мы всегда старались отражать события, происходящие в мире, которые касаются всех нас. У нас есть песня «Нью-Йорк — Беслан», композиция «Первый снег», посвященная 1991 году и всему, что произошло в это время у нас в стране, попытке перехода из формации в формацию. В наших песнях есть много социального.
— Сегодня эта тема снова становится особенно актуальной. И снова некоторые музыканты начинают активно выражать свою гражданскую позицию со сцены. Как, на ваш взгляд, должен вести себя артист во времена обостренной внутренней и внешнеполитической обстановки?
- На мой взгляд, артист всегда должен доставлять удовольствие слушателю. Это его миссия, его роль в этом мире. Дальше у каждого своя задача. Если мы говорим о рок-группе, поднимающей в своем творчестве какие-то социальные проблемы и ориентированной на аудиторию, которой интересна именно эта тематика, она должна удовлетворять таким потребностям своего слушателя. Лиричная музыка должна развлекать, под танцевальную должно хотеться танцевать.
Но, хотя музыка в какой-то степени «обслуживает» людей, у нее, как у самостоятельного направления искусства, всегда была возможность идти немного впереди толпы и в каком-то смысле вести ее за собой, направлять. Это благородное дело.
У художника должно быть умение балансировать между потребностями слушателей и желанием проявить собственную инициативу, донести свое музыкальное и идейное высказывание. Мне кажется, таким артистом удалось стать Земфира.
— А после нее, на ваш взгляд, появились ли новые герои?
- Возможно, те же «Нервы», о которых я уже говорил, Иван Дорн… Понимаете, сейчас эта сфера не привлекает людей. Это на сцене праздник, а зайдешь за кулисы большого концертного зала — там никакого праздника нет, только бутылочки с водичкой…
Самое печальное, что в шоу-бизнесе, как и в других сферах, появляется очень много случайных людей, тех, кто хочет подкормиться от какого-то ресурса, бюджета. Через эту толщу очень сложно прорваться. Но все равно великих людей видно.
— Насколько жадная сейчас — в хорошем смысле слова — публика? Хочется ли ей открывать для себя что-то новое?
— Могу сказать одно: сейчас выросло благосостояние народа по сравнению с тем, что было в моей молодости, но пропасть между малообеспеченным и богатым населением очень велика. И богатым людям совершенно неинтересно ходить на концерты, они заказывают звезд выступать у себя дома. В этом есть некое извращение.
— Если говорить о временах вашей молодости, тогда был дефицит хорошей музыки. Это подогревало интерес? Делало слушателей более активными?
- Тогда вектор устремлений был направлен в другую сторону. Отсутствие информации заставляло искать ее самим. Журналисты больше были журналистами. Все это помогало развиваться и самим музыкантам.
Сейчас же почти все кидаются на жареное и думают только о том, как бы повкуснее его преподнести. Мне это не очень нравится, но я стараюсь относиться к этому философски. У всех своя работа. Музыка тоже бывает разной. Есть и блатные песни. У меня хорошо получалось их исполнять в ресторане на заказ. Я был популярен в этой области во второй половине 80-х годов в Москва.
— Вам это не претило?
- Привык потихоньку. Рвотный рефлекс у меня изначально был, потому что я родился на Малой Переяславской, в том дворе, где в свое время родился Владимир Семенович Высоцкий. Там была такая криминально-воровская атмосфера…
Вся эта блатная музыка — Северный и прочие — со всеми ее переживаниями каторжан с детства была мне отвратительна. Когда я вырос, я понял, почему она такая, осознал, как эти люди прожили свою жизнь, и мне стало их очень жаль. Много талантливых людей вынуждены были прятаться в течение всех лет правления советской власти, особенно в 20–30-е годы, когда уничтожали вообще всех. И такого «холокоста» и геноцида, который происходил с русскими, на самом деле никакой другой народ на земле не знает.
Если брать абсолютное число русских людей, которые были уничтожены в то время, — это жуткие цифры. И эта информация до сих пор не афишируется.
Мы очень сочувствуем еврейскому народу и той истории, которая приключилась с ним в годы Второй мировой войны, но никто до сих пор не сочувствует русскому народу и не осознает, к чему привела его история, произошедшая в 1917 году. И на самом деле существование «великого» Советского Союза было мифом. Было страшное образование, в котором люди влачили жалкое существование, но тем не менее все равно умудрялись создавать произведения искусства, в таком количестве, конечно, в котором это удавалось сделать.
— Сергей, возвращаясь к вашей музыке, вы сами всегда пытались делать максимум того, что можете: двигаться вперед не только в рок- и джазовом направлении, но и работать с классическим материалом. В прошлом интервью «МК» вы говорили о том, что часто на такие концерты приходят и те люди, которые знают вас как лидера «Морального кодекса», но никогда не были в филармонических залах. Насколько успешно удается просвещать публику?
- Резонанс, безусловно, есть. Прежде всего мне самому это интересно. Мне удалось восстановить форму настолько, чтобы получать удовольствие от музицирования на кларнете. Это наслаждение, которое может сравниться только с сексом.
Классическая музыка — это основа. Все то, что мы имеем в этом направлении, — накопленные за долгие годы знания, работы композиторов, музыкантов. Мы представляли в Петербурге программу «Времена года» Чайковского, которая была сделана для моего проекта QUEENtet. Это самый молодой из моих проектов, в котором у меня играют четыре замечательные девушки — две скрипачки, альтистка и виолончелистка. Был полный аншлаг. Публика замечательно нас приняла.
Вообще академический музыкант — одна из самых сложных специальностей, ради которой нужно немного пожертвовать своим детством, потратить много времени, чтобы обучиться игре на классическом инструменте. Зато впоследствии можно работать над очень интересным материалом. Сейчас мы делаем с моим педагогом, Игорем Федоровым, дуэты Моцарта. Это сложнейшая работа.
— Ваши коллеги по «Моральному кодексу» не ревнуют вас к сайд-проектам?
— Нет, они есть у нас у всех, в том числе помогают нам понять, что раздельно, друг без друга, мы вряд ли добьемся такого успеха, какого мы добились вместе. Мы уже играем и существуем на сцене как единый организм, и исполнение получается такого качества, что в других коллективах нам тяжело конкурировать с самими собой.
