Конечно, в центре инсценировки романа никакой не отец Никодим, а актеры и закулисная жизнь. Кстати, сам автор ее наблюдал довольно долго, поскольку прежде служил штатным критиком. Однако профессию оставил и занялся писательством. Первый плод его стараний оказался увесистым и удачным — роман «Театральная история» замечен, инсценирован и даже поставлен питерским режиссером Искандером Сакаевым. Аналогия с «Театральным романом» Булгакова не случайна. В самом деле первый акт спектакля сугубо театральный.
На первом плане невидимое зрителю, а потому манкое закулисье. За кулисами экзальтированный режиссер Сильвестр, рефлексирующий актер Александр, метущаяся между ним и мужем артистка Наташа (Алевтина Даниленко), естественно, с завышенной самооценкой. А также красавец герой-любовник (Антон Даниленко), комичный карлик (Вано Миронян), администратор Иосиф (Иван Лакшин), в прошлом критик с неудовлетворенными амбициями. А также недоолигарх Ипполит (Николай Разуменко) и отец Никодим, упомянутый выше (Александр Карпенко). Закулисье динамичное, сочное, фарсовое, но без декораций и реквизита. Актеры играют азартно, легко, понимают про что — все здесь узнаваемо: и истерики из-за эпизодика, и мелкие интриги, раздутые до размеров слона, и, разумеется, измены, не говоря об интимных связях служительниц Мельпомены и солидных спонсоров.
Зал хохочет беспрестанно над театральными коллизиями, так виртуозно воплощенными артистами (особенно хочу отметить Дениса Яковлева в ролях режиссера Сильвестра и мужа и Филиппа Котова в роли маленького артиста Александра, «угодившего» на роль Джульетты). Однако во втором акте фарс приобретает драматическую окраску: отец Никодим не без поддержки критика Иосифа пытается войти в театр и занять там ведущие позиции. И тут уже не до смеха. Жаль, что по самоцензурным причинам в постановку не вошла ключевая сцена в церкви, где в знак протеста должна состояться театральная акция. Замечу, что роман свой Артур Соломонов написал еще до всех церковно-театральных историй.
Интервью с автором после спектакля.
— Артур, в основе твоей книги, теперь прописавшейся в театре, есть какая-то конкретная история или это личные наблюдения за закулисной жизнью?
— Я достаточно долго находился рядом с людьми театра, невольно — да и вольно тоже — изучал их психологию. Ни в одной области жизни я не встречал людей более ярких, странных и страстных. Но в романе действуют не только режиссер и актеры. Есть и журналист — по совместительству театральный критик, и священнослужитель, одержимый мечтой о влиянии на искусство и деятелей искусства. А еще олигарх, оказывающий финансовую поддержку и — а как иначе? — манипулирующий режиссером и актерами с помощью денег. А любовь главных героев — актеров Александра и Наташи — оказывается под ударом как раз всех этих деятелей.
— Все театральные персонажи очень узнаваемы — ты имел в виду конкретных режиссера, актеров и особенно критика?
— Мне кажется, они узнаваемы, потому что типичны. Никого конкретно я не имел в виду и никаких ситуаций из жизни не брал. Кроме, может быть, двух-трех. Вот, например, один мой знакомый артист играл в одном спектакле вместе с Табаковым. Он рассказывал мне, что когда они вместе с Олегом Павловичем появляются на сцене и зал взрывается овациями, то он чувствует: зрители аплодируют вовсе не для того, чтобы выразить любовь к Табакову. Их истинная цель — унизить его, актера менее известного. Вот эти слова я передал главному герою, Александру, без изменений. Остальное входило в текст, как мне кажется, более сложным путем.
— Согласись, что это неадекват — про «унизить». Но и критик у тебя тоже не подарок — сущий негодяй и доносчик. Неужели ты так разочарован своей бывшей профессией?
— Напротив. Очарован! Чем меньше я занимаюсь критикой, тем больше уважаю людей, которые отдают себя этому сложному и нервному занятию. Но в романе нет ни одного героя, к которому бы я относился с пиететом или благоговением. Было бы странно, если бы по отношению к театральным деятелям и священнослужителям ирония была проявлена, а критик был бы от нее огражден. И потом в этом образе представлен определенный тип театрального критика — он до сумасшествия желает стать чем-то большим, чем просто критик. Мы же знаем таких? Да взять хоть меня например. (Смеется.)
— Роман написан четыре года назад, когда так называемые православные не мучили очаги культуры своей «заботой», помыслить не могли. Да и «Пусси Райот» тогда в помине не было. Что это, интуиция? Откуда информация, что так все пойдет?
— Когда я писал роман, взаимоотношения церкви и театра были не столь драматичными. Меня в большей степени интересовал психологический и, наверное, философский план взаимодействия театра и церкви. Отторжение театра и церкви друг от друга и при этом их взаимосвязь. Например, слова «воплощение», «преображение» активно используются как в театральной, так и в церковной лексике. Все мы знаем, что Станиславский назвал свою книгу «Моя жизнь в искусстве» по аналогии с книгой Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Элементы театральности есть в церковной службе, элементы ритуала — в некоторых спектаклях… Продолжать можно бесконечно. Однако если я верно понимаю «церковное мировоззрение», то идеалом является человек непротиворечивый, который во всех словах и поступках равен себе, человек без подполья. Это человек «неиграющий». А значит, он не может заниматься искусством.
— Да, один отец Никодим в спектакле не карикатурен, кроме сцены первого появления. Пожалуй, впервые на подмостках попы без издевки.
— В романе конфликт между отцом Никодимом и режиссером Сильвестром развивался так, что священник стремился к власти над театром, используя все средства для достижения благой, по его мнению, цели. А режиссер вместе с артистами совершал театральную провокацию в церкви. То есть на попытки захвата своей территории отвечал проникновением на территорию «противника». Те, кто читал черновик романа в 2011 году, говорили, что это перебор и никто никогда не решится на такую провокацию. А вскоре «Пусси Райот» провели панк-молебен в ХХС. Жизнь, как ей и положено, оказалась смелее и фантастичнее любой фантазии. В спектакле, увы, сцены в храме нет. Она смотрелась бы чрезмерно злободневно и сама по себе выглядела бы провокацией.
Сейчас мы оказались в новой реальности, когда шагу нельзя ступить по территории искусства, чтобы не почувствовать зоркий взгляд «хранителей религиозных ценностей». Но это в определенном смысле обман чувств, власть фикции. Достаточно посетить церкви не в праздники, а в обычные дни, когда идут службы, чтобы понять, что мы имеем дело с парадоксом: похоже, оскорбленных верующих намного больше, чем просто верующих. Как же часть оказывается больше целого? Математическое чудо. Но ведь это религиозное пространство, потому неудивительно, что мы имеем дело с чудесами.
При этом, если говорить об отце Никодиме, он никакой не злодей, и это не карикатура и не сатира. Он мечтатель, он одержим идеей воцерковления театра. Конечно, в его поступках проявляется воля к власти, но она проявляется у всех, кто одержим какой-либо идеей.
Но меня в процессе написания романа в первую очередь интересовали герои и сюжет. Моей задачей было дать возможность каждому — режиссеру, священнику, олигарху, журналисту, актерам — выразить себя максимально полно, совершить все добрые и подлые дела, на какие они только способны. А то, что история становится все актуальнее, для меня как автора — сюрприз. Очень приятный. И как для гражданина тоже сюрприз. Очень неприятный.
