Удивительно, но аплодировали даже каждому названию, которое Марк Захаров, как художественный лидер театра, объявлял среди планов. Глебу Панфилову, который будет ставить спектакль для Инны Чуриковой, — браво! «Идиоту», за которого берется Константин Богомолов, — ура! Ну и, конечно, самому худруку, который клятвенно обещает закончить «День опричника» по Сорокину, — гип-гип-ура!
Фонд Евгения Леонова, который теперь возглавляет Виктор Раков, наградил достойных по итогам сезона (Александра Захарова, Александр Збруев, сам Раков, декорационный цех и два молодых актера). А директор театра Марк Варшавер не без гордости сообщил о новых зрительских креслах и приращении ленкомовского имущества: открыли собственную прачечную — значит, будет экономия. Под занавес — как всегда, сюрприз от молодой части труппы. Четверка долговязых артистов в декорациях вечернего спектакля («Вальпургиева ночь») и под песню из телефильма «12 стульев» («Нет, я не плачу и не рыдаю…») показала пластическую пародию на хиты Ленкома.
Интервью после сбора. Сидим в кабинете Захарова, куда периодически заходят то глава Департамента культуры Александр Кибовский, то телевизионщики.
— Марк Анатольевич, какое настроение в день открытия сезона?
— Я нахожусь в настроении таком сумрачном, в том смысле что усложнилось дело, связанное с производством новых проектов. Сегодня сделать новый спектакль, который был бы интересен людям при избытке разной информации, это чрезвычайно тяжелое дело. Я думаю, и Александру Сергеевичу Пушкину было легче, и Грибоедову, и Толстому с Достоевским.
— Два первых плохо кончили.
— Но они оставили такой пронзительный след в нашей культуре и памяти, что, несмотря на плохой конец, все равно до сих пор доставляют большую радость людям. А сегодня такую радость доставлять очень сложно. В какой-то степени «Вальпургиева ночь» Венедикта Ерофеева (премьера прошлого сезона. — М.Р.) ответила на вопросы о нашей истории, сумбуре в мозгах, некой турбулентности, в которой мы пребываем ежедневно и ежечасно. Но я очень надеюсь на Глеба Панфилова, который будет делать с Инной Чуриковой спектакль. Надеюсь на Константина Богомолова, который, несмотря на все претензии в его адрес, все-таки человек нового мышления и с новыми интересными идеями, хотя и не всем приятными. Я сам надеюсь сделать с писателем Владимиром Сорокиным спектакль: давно с ним общался, потом был перерыв, и наконец я стал дорабатывать сценарий, который придумал. Сейчас мне показалось, что я знаю, как его завершить и как материализовать на нашей сцене.
— Это будет коллаж из разных сорокинских произведений?
— Нет, это все-таки лучшая его вещь — «День опричника». Он человек своеобразный, ему не нравится собственное название, и он меня все время подталкивает, чтобы я что-то изменил.
— Даже по сравнению с прошлым сезоном жизнь в Россия и в Москва резко изменилась, вы это чувствуете?
— Знаете, возросла какая-то агрессивность, некоторая оголтелость, которая идет от большого пласта нашего населения. Вот ваша газета уделяла большое внимание Васильевой: эта женщина несчастная, но будем считать, счастливая (из благополучной семьи, папа человек состоятельный), — вот она проснулась и решила: дай, думаю, я развалю армию разными своими финансовыми выкрутасами. И начала, не согласовав это ни с министром, ни с президентом, начала разваливать материальную часть нашей славной армии. Ее за это наказали. Очень трудно в это поверить, но я верю — это она взяла и развалила. Но так все следили, что она питается в заключении лучше, чем другие, и я не понимаю, почему это вызвало такое озлобление. Ну хорошо, сократите ей питание, заморите ее голодом, чтоб спала на досках, и придумайте, чтобы стало страшно и тяжело. Я понимаю справедливость народного гнева, но мне трудно подключиться к этому, потому что в глубине души думаю иначе. Такие важные акции, связанные с армией, без согласования в стране, при нашей вертикали власти, не могли бы пройти. Еще меня напрягает поднявшийся православный фундаментализм.
— Теперь и к вам в «Ленком» могут прийти.
— Могут — подбросить свиную голову, как было с МХТ и у Додина.
— Вы готовы к этому?
— Честно говоря, нет. Но если это случится, то приму как должное, как переход нашего общества в другое состояние, из которого надо будет когда-нибудь выбираться. Когда-нибудь… Недавно я был на телевидении, и мы вспоминали там «Юнону» и «Авось», где есть такие слова Андрея Андреевича Вознесенского: «Он мечтал, закусив удила, свесть Америку и Россию. Авантюра не удалась. За попытку спасибо». Вот я считаю, что это напутствие тем новым людям, которые придут и будут устанавливать дружеские отношения с Новым Светом, с великим американским государством. Я очень в это верю, что это будет взаимный процесс с нашей стороны и со стороны Америки.
— Ваш театр считается благополучным, даже собственную прачечную открыл и таким образом будет экономить деньги на стирке костюмов и чистке декораций. Но уже ясно, что экономическая ситуация для всех тяжелая будет. «Ленком» готов потуже завязать пояс?
— Не просто будет, но, знаете, на два хороших спектакля у нас есть средства нашей меценатской группы «Кулиса». Они финансируют начальную стадию производства, производство и внедряют, а потом получают по результатам эксплуатации спектакля свою долю. Но меня больше расстраивает цензурный зуд, который охватил большое количество сограждан. Я не ожидал, что будет такая тоска по цензуре и завертыванию всяких гаек, с большим количеством запретов и проектами по запретам, а они носят абсурдистский характер и страшноватые сами по себе.
— Но вас, к счастью, цензура не коснулась: я имею в виду ваш замечательный спектакль «Вальпургиева ночь» по Ерофееву, где звучит прекрасный русский мат, который виртуозно и тонко использовал писатель.
— Чего-то мы себе напозволяли, но я себя тешу надеждой, что он звучит не грязно, а сделан достаточно корректно. Как хороший анекдот, который в определенном месте, в определенное время и в определенном настроении можно рассказать. Иногда нецензурная лексика может быть таким колом, который станет в горле, и возникнет неприятное ощущение. Это дело очень тонкое, и тут надо соблюсти виртуозность, чтобы это и прозвучало, и не резало ухо. Нам почти это удалось.
— А нет такого ощущения, что у вас у самого цензор внутри сидит?
— Да, знаете, ловлю себя на этом. Есть ощущение, что, если я начинаю в «Дне опричника» забираться в высокие государственные сферы, прямых ассоциаций мне хочется избежать. Во-первых, это может получиться грубо и топорно, а во-вторых, мне нравится мягкий юмор, который касается важных сторон нашей жизни. Наверное, это традиция Евгения Шварца: когда душили жену, он стоял рядом и все время повторял: «Ну, потерпи, может быть, обойдется». Вот очень обидная фраза! Как бы мне не превратиться в человека, который твердит: «Потерпи, может, обойдется».
