В основе фильма «Белый бог» — история маленькой девочки, которая пытается воссоединиться с любимым псом, которого ее отец выгнал из дома. А уже на нее нанизывается история общества, погрязшего в злобе и равнодушии. Любое соприкосновение с миром взрослых дарит девочке и ее псу только новые страдания: пока одной из них в клубе подбрасывают наркотики, второго заставляют драться на собачьих боях. Когда же терпение животных кончается, в Будапеште случается настоящий собачий бунт, остановить который может только та из людей, с которой все началось.
Для съемок фильма перекрыли весь центр города, наполнив кадр только статистами, каскадерами и собачьими тренерами — их потребовалось порядка шестидесяти. В их задачу входило сделать из стаи беспризорных собак (всего по приютам было найдено 250 хвостатых актеров) — слаженную команду.
— У нас ушло примерно полгода на то, чтобы добиться полного взаимопонимания с собаками, — рассказывает Мундруцо. — В итоге у них наладилась собственная иерархия, собаки сами поняли, кто из них лидер, а кто должен следовать за ним. Одновременно с этим пониманием ушла борьба, соперничество. Они превратились в единый организм и действовали на площадке как одно целое.
— И все же, одно дело управлять стадом овец. Но ведь вы работали с сотней другой собак, у каждой из которых есть своя индивидуальность и свой характер.
— Точно, к концу съемок я знал по кличке и в лицо, то есть по морде, примерно сто из них. Знал, кто из них быстрее бегает, кто лучше смотрится на крупном плане. Еще до начала съемок мы распространили информацию о том, что наши собаки нуждаются в хозяевах. И к концу съемок у нас не осталось ни одного беспризорного актера! Так что наш фильм в прямом смысле изменил их жизнь. Как он изменил и мою. Раньше я не был таким уж ярым защитником животных, а теперь считаю, что мы должны жить в обществе, в котором у животных не меньше прав, чем у людей.
— При этом у вас в фильме достаточно жестоких сцен — взять хотя бы собачьи бои.
— На самом деле в этих сценах собаки просто игрались друг с другом. Сложнее всего было подобрать такую искусственную кровь, чтобы ее запах не смущал псов, не раздражал их обоняние. Поверьте, на нашем фильме я бы и сам не отказался быть собакой. У них были самые лучшие условия и самая короткая смена — всего четыре часа! (Смеется.)
— В фильме большую роль играет музыка...
— Поиск правильной мелодии занял у меня больше года, хотя в итоге мы остановились на довольно тривиальной венгерской рапсодии Листа. Так часто бывает: что-то находится прямо у тебя под носом, но ты сперва делаешь большой круг, прежде чем поймешь, что это — то, что нужно. Я хотел своим фильмом показать, что музыка — это то, что может успокоить любой бунт и утолить любое горе. Самая гуманная вещь в нашей жизни. И при этом — совершенно абстрактная.
— Музыка, не любовь? Или это одно и то же?
— Я думаю, что да. В человеке не так много хорошего. Но музыка и любовь как раз из их числа.
— Теперь вы работаете над фильмом по «Ледяной трилогии» Владимира Сорокина. При том, что один раз вы уже ставили этот роман на сцене.
— Сначала я познакомился с текстами Сорокина и только потом с ним самим. Я поставил «Лед» в Польше, и примерно на 20-м спектакле он оказался в зале, а после подошел ко мне и сказал, что я лучше всех прочувствовал его роман. Так что после, когда «Ледяную трилогию» перевели на английский, Сорокин попросил именно меня выступить режиссером презентации его книги в Нью-Йорке. И вот уже полтора года как между нами есть договоренность: если кто и будет экранизировать «Лед», то я. Сорокин предсказал, уловил суть того, что происходит сегодня, когда реальность начинает догонять его вымысел. Ведь он уже 10-15 лет описывает мир, в котором все рушится, сам постепенно стирая грань между жанрами и стилями. Мне кажется, англоязычный мир постепенно подходит к осознанию того, какой величины писатель Сорокин.
