«Каждую ноту проживаешь, зная ей цену»
— Нет, правда, от первого состава сколько осталось?
— Я и Владимир Теодорович.
— То есть, «Виртуозы» — дело молодых?
— Ну... жизнь берет свое, 35 лет все-таки прошло. Но могу вам сказать, что мы со Спиваковым — 70-летние — тяготы переносим значительно проще, чем молодежь. Нам встать в четыре утра не составляет никакого труда. Молодежь поднимается заспанная... А мы — 15 минут в самолете вздремнешь, нормально! Прилетел — забежал в отель умыться-побриться, и — на сцену. И с улыбкой. А как иначе? Надо помнить о трех хороших состояниях: до концерта, во время, и после. Одно другого лучше. И приятно, когда уже вечером тебя встречают люди, с которыми не виделись по два-три года: «Ой, как хорошо вы выглядите!». И даже не догадываются, что мы до этого сутки не спали. Ничего. Слава богу. Должен быть внутри стержень. Лично для меня сцена — самое комфортное место в жизни...
— И это не для «красного словца»?
— Да ну что вы. Скажем, я на сцене вообще не волнуюсь. Только и жду этого момента. И особенно хорошо, когда сам Володя дирижирует. Потому что не бывает такого, чтобы он посмотрел бы в мою сторону, но не увидел мои глаза. Или наоборот.
— А это так важно — видеть глаза?
— Ну еще бы. Нельзя — как я говорю иным своим молодым коллегам — играть и все время смотреть в ноты. Недавно были на концерте Риккардо Мути с Чикагским симфоническим: так вот каждый музыкант каждые 15 секунд поднимал глаза на дирижера. Без прямого контакта — оркестра нет. А уж тем более это важно для камерного коллектива, который, по сути, является одной семьей. Это ж практически как квартет в смысле атмосферы! Иногда кто-то скажет — «надо играть по дирижеру или по первому скрипачу». Нет! Играть надо С дирижером и С первым скрипачом. Вот тогда и получаются такие удивительные вещи как недавний концерт в зале петербургской филармонии под названием «Времена года» (исполняли, соответственно, Чайковского, Вивальди и Пьяццоллу): там мы играли вообще без дирижера! Такого не было за всю историю филармонии. Вот это пример настоящего совместного музицирования, истинного роста оркестра.
— Вы заговорили о молодежи... За эти годы вы перевидали много музыкантов, как меняются поколения?
— Не хочется сравнивать... Но если говорить очень честно, первый состав был немножко другим по своим именно человеческим качествам. Но и сейчас у нас есть люди, которых хочется особенно выделить: скажем, Георгий Цай, на которого лет 6-7 назад напали скинхеды. Нанесли 11 ножевых ран, порезав все руки. Но бог его миловал, там миллиметры оставались до пореза сухожилий, и он никогда бы больше не подошел к скрипке. Тяжело восстанавливался. Но смог. Поначалу сам (сидя на ведущей позиции) пересел за последний пульт. Вот что значит музыкантская совесть, ведь его туда никто не гнал. И сидел так года полтора. Хотя мог бы остаться рядом с концертмейстером и просто делать вид. Но нет. Много занимался, Спиваков ему купил скрипку, чуть меньшую по размеру, чтобы легче было заново осваивать... теперь уже великолепно играет, сидит на своем прежнем месте. Отдача невероятная. Каждую ноту проживает, зная ей цену! Вот он — яркий представитель того, что я хотел бы видеть в молодежи. Чтобы — как у нашего поколения — был принцип «сначала «Травиата», а потом касса», а не наоборот.
— Ну о какой кассе говорить, когда вы первыми поехали в Киев после чернобыльской катастрофы, в Армению после землетрясения...
— Перед отъездом в Киев в 1986-м жены музыкантов смотрели на нас со Спиваковым как на врагов народа. Туда ведь не ехал никто! Всего две недели после трагедии прошло. И к концертному залу мы шли сквозь шеренгу людей, не попавших на концерт — никто и поверить не мог, что мы вообще приедем. И когда мы вышли на сцену, зал весь встал и... зрители и музыканты плакали. 20 минут. Такого единения людей вокруг трагедии не было никогда... Поэтому сейчас я даже комментировать не могу то, что происходит на Украине. Все это очень больно.
«Успех порождает зависть, начались препоны»
— Кстати, когда Спиваков впервые рассказал вам об идее создания «Виртуозов»?
— Шел 1979 год, мы с оркестром Московской филармонии (где я работал с 1970-го) были на гастролях в Испании. Спиваков поехал туда с нами в качестве солиста. И вот в какой-то момент Владимир Теодорович собрал человек восемь оркестрантов: «Вы знаете, ребята, хочу создать новый коллектив, даже подумываю над громким названием — «Виртуозы Москвы»»... тем более, что в ту пору на слуху был потрясающий камерный оркестр «Виртуозы Рима». Конечно, для нас это предложение было очень заманчивым: получить такую отдушину... Тем более, что Спиваков пригласил отличных музыкантов из очень разных оркестров — Госоркестра, оркестра Большого театра; а концертмейстерами сели не кто-нибудь, а знаменитый струнный квартет им. Бородина.
— Что само по себе задрало планку качества на невероятную высоту...
— Конечно! Стоит лишь упомянуть имя моего друга, учителя, второго отца Валентина Александровича Берлинского, организатора квартета. Берлинский вошел в Книгу Гиннеса, проработав в квартете более 60 лет. Они тогда были в самом зените славы и востребованности. Но при этом согласились сесть концертмейстерами, что, несомненно, привлекло публику. А свой первый концерт мы сыграли в Нижнем Новгороде... Кстати, и Башмет был в первом составе. Вначале планировалось, что «Виртуозы» станут сугубо фестивальной командой, собиравшейся по случаю. Но... успех пришел мгновенно. Сразу были полные залы, там концерт, здесь, потом в Венгрию поехали на первые гастроли, где министр культуры СССР Демичев присутствовал, и он видел наш успех...
— Так что, ниша камерного музицирования была свободна?
— Пожалуй, да. Потому что пик славы нашего, в каком-то смысле, прародителя — камерного оркестра п/р Баршая пришелся именно на 60-е годы и начало 70-х, скажем, я помню 39 репетиций 14 симфонии Шостаковича, на которых присутствовал сам Дмитрий Дмитриевич, фантастика; но потом Баршай уехал в Израиль. Да, оркестр продолжал существовать, но уже это было немножечко не то. Поэтому в ту пору «Виртуозы» сразу вышли на авансцену оркестровой жизни. Конечно, не обошлось без неприятных мгновений. Успех порождает зависть. Понятная история. А мы все параллельно работали в своих оркестрах... Ну и начались препоны. Допустим, назначен концерт «Виртуозов» в БЗК, а в другом оркестре (где работал один из музыкантов) вдруг назначается запись на это самое время. Человека не отпускали. А он все равно ушел на наш концерт. Тогда его на год сделали невыездным за границу. Это сейчас все кажется мелочами, а тогда...
— В общем, Спиваков был поставлен перед дилеммой — сохранить или распустить?
— Совершенно верно. Но «Виртуозы» (а это 24 человека) за два года, конечно, вкусили славы, и отказаться от всего этого, этих переполненных залов, было просто немыслимо. Все были заняты на основной работе, что не мешало людям встречаться по вечерам и репетировать — то в зале Чайковского, а то и просто в каком-то ЖЭКе на площади Ногина (помню, как там неожиданно обвалился потолок). Так вот с помощью Демичева нам удалось получить статус государственного камерного; людям было непросто расставаться с первыми пультами в ведущих оркестрах, но мы поверили. Конечно, со стороны прежних работодателей были обиды и сожаления — хорошие музыканты на дороге не валяются. Но что делать...
— Спиваков как-то словами объяснял — каким должен быть оркестр? Чем дышало время?
— Нас за собой вела его увлеченность. Поймите, самое главное — это человеческие отношения. Не было такого — «я тут художественный руководитель!». С Володей все были «на ты». Как помню одного дирижера, который повесил табличку на двери — «просьба обращаться через секретаря». Такое представить в «Виртуозах» — да боже упаси. У нас были именно свежие отношения, без дистанции, когда люди просто садятся вместе после концерта — ужинают, разговаривают, никто не требует, чтобы его поселили одного в «люксе»... всё это было нОво. У нас был музыкант, прежде сидящий за вторым пультом вторых скрипок в оркестре Баршая. Так вот к нему за советом постоянно приходили бывшие первые скрипки ведущих оркестров, лауреаты конкурсов — «Толь, подскажи, какой здесь штрих?». Потому что школа Баршая. Где еще такое увидите!
— За счет чего Спиваков умел был лидером?
— А вот он просто выходил каждый концерт и играл, демонстрируя высокий класс. И никаких слов не нужно, все и так становилось понятно. Помню, в 1980-м собирались на гастроли в Томск. Но была нелетная погода — то приедем в аэропорт, то уедем. А как прилетели — без сна сразу три концерта подряд в один день, да еще и с разными программами! Спиваков вышел и блестяще сыграл все три. Я до сих пор говорю нашим молодым ребятам — вам сильно повезло, что вы каждый раз, видя Спивакова, берете бесплатный мастер-класс. У него гипертрофированное отношение к качеству. Постоянно занимается на скрипке, по нескольку дней перед концертом.
«Дарагой, подвинься! Спивакова не видно!»
— Отдельная глава истории «Виртуозов» — отъезд в Испанию, а затем возвращение...
— Примерно с 1989 года начался период свободы, когда появилась возможность видеть мир, другую жизнь. И чтобы оркестр удержать, Спивакову надо было что-то предпринять. В Испании он дружил с членами королевской семьи (а мы там часто выступали), ну и как-то разговорился — «Не знаю, что с оркестром делать, опять дилемма...». И после этого нам последовало приглашение от принца Астурийского приехать в Испанию. Официально заключили контракт на три года. Конечно, была страшновато взять и бросить здесь всё. Люди выезжали с родителями, братьями-сестрами, кошками-собаками, как в эвакуацию... но поехали все. Приняли нас потрясающе. А когда, спустя три года, мы решили все-таки вернуться, половина (не меньше!) оркестра решила остаться. «Здравствуй, мама, возвратились мы не все».
— То есть для вас — это был творческий потолок?
— Пожалуй, да. Если бы это был, скажем, Мадрид, Париж — еще можно было бы говорить... но Астурия — это в хорошем смысле, но провинция. Ну разве можно сравнить Астурию и, скажем, Петербургскую филармонию? Конечно, это было неприятно, но — что делать? Осуждать людей нельзя. Если у тебя на одной чаше весов семья, а на другой — творчество, и ты выбираешь семью, — как тебя можно в чем-то винить? У многих — дети (малые, большие — не важно), в школы пошли, язык выучили; у кого-то был внесен аванс за квартиру...
— Испанцы не пытались оркестр удержать?
— Ну как же — предлагали стать «Виртуозами Барселоны». Но... нет. По счастью, у нас — при возвращении в Россию — был переходный период. Допустим, половина вернулась, но на какие-то концерты все же приезжали и музыканты, оставшиеся там. Потихонечку вводили новых людей. Период был непростой: представьте, уже выработался свой почерк, люди играли друг с другом с закрытыми глазами, и вдруг... резко всё меняется, пришлось пригласить молодое поколение, учить их в экстремальных условиях, времени-то — ноль! Но, слава богу, все случилось. И именно тогда, в конце 90-х был заложен тот костяк, который существует поныне. Сейчас «Виртуозы» на подъеме, да и вообще не припомню случая, чтобы зал был неполный. Вот только вернулись из Оренбурга, Орска... еще Спиваков на сцену не вышел, а зал уже встает. Потом он выходит — еще раз встают. Нет, мы совершенно этим не хвалимся, но подумайте, на концертах каких еще коллективов это случается...
— Ну да, ваша фирменная фишка — по возможности сажать зрителей на сцену.
— Это наше негласное правило. Звоню директору региональной филармонии, договариваемся об очередном концерте, и я всегда говорю — «у нас к вам большая просьба посадить на сцену то количество народа, которое вмещается, лишь бы они не мешали артистам». Вот и сидят бесплатно учащиеся и педагоги музыкальных школ по 70-100 человек. Они не имеют возможности купить билет, но для них, зачастую, этот концерт гораздо более важен, чем для тех, кто заплатил деньги. Они становятся настоящими соучастниками! Когда еще такое получат... Помню, был когда-то концерт с Женей Кисиным в Тбилиси (Евгений, кстати, начинал с нашим оркестром; мы очень гордимся дружбой с ним), так вот народу сидело на сцене человек двести. Ну и я, естественно стою с контрабасом...
— Некоторые играют сидя.
— Нет, не могу сидеть. Надо, чтобы тело было свободным. Да и атмосфера совсем иная, когда стоишь. Ну вот. А сзади меня сидит зритель — грузин, и у него на каждом колене по ребенку. И он мне говорит: «Дарагой, подвинься чуть-чуть, детям Спивакова не видно». Или был потрясающий эпизод, когда перед концертом все встаем, приветствуя зал, и вдруг кто-то из вторых скрипок в замешательстве: за секунду исчез стул, зрители увели!
— Но, возвращаясь — простите за тавтологию — к вашему возвращению, для оркестра был стресс, когда полсостава пришлось менять?
— По большому счету, любой творческий коллектив каждые 20 лет нуждается в обновлении. Театр ли это, оркестр... Но одно дело — менять все постепенно, другое — в один миг, как это сделали мы. Знаете, кидают человека в воду — выплывет или нет. Выплыли. Мы недавно записали пластинку «Астор Пьяццолла. Маэстро танго», так там задействовано восемь (!) наших скрипачей в качестве солистов. Люди понять не могут, как это с последнего пульта может выйти музыкант, и он играет как абсолютно полноценный солист. У нас из 16 скрипачей, 12 так играют. Это уровень.
— А в чем секрет?
— Надо учиться у больших мастеров. Другого рецепта нет. Я часто говорю своим ученикам: «Ребята, вы должны быть немножко пародистами. Взяли от одного, от другого, примерили на себя, приладились, повторили штрих, взяли большой смычок, потом малый, ну и все... это постепенно становится вашим».
— Отдельная статья — как «Виртуозы» привлекают юных музыкантов...
— Я вспоминаю себя, когда я мог подойти на репетиции, скажем, к Ростроповичу, — как много для меня это значило. Мне посчастливилось поиграть в ансамбле с Рихтером, Ойстрахом, Башметом, Кисиным, Ситковецким, Плетневым, Петровым. Это было подлинным счастьем. Я, если честно, не очень люблю репетировать. Но с Рихтером у нас было девять репетиций. Так ему этого хотелось, — как спектакль ставили. Я дома зачеркивал даты с сожалением, — все меньше и меньше репетиций оставалось. Побыстрее хотелось к нему на сцену... Рихтер, Ойстрах — они говорили с Богом. Для них не существовало ничего, кроме музыки. Вот они — божьи люди. Поэтому мы так рады талантливым детям (Даня Харитонов, Саша Стычкина, Варя Кутузова, аккордеонист Никита Власов etc.), через них не теряется связь времен. Ребята с нами проехали много стран, каждого из них мы пестуем, каждого любим. Эти ребята — наше будущее.
