Захожу в центральный корпус, а директора там нет. Оказалось, что все сотрудники уехали на посадку сосен. В этих краях ветры поднимают такую песчаную пыль, что не знаешь, куда деваться. Вот музейщики и пытаются бороться с этим как могут.
«Если бы не было «Тихого Дона» и Шолохова, то еще неизвестно, кто бы жил в Вешенской»
— Главная прелесть ваших музеев в безыскусности и простоте. Особенно поражает комната сестры Шолохова - Светланы, где останавливались Хрущев с женой, финский писатель Марти Ларни. Не могу представить, чтобы в квартире кого-то из наших писателей переночевал президент страны.
— Время было другое. Согласитесь, что и масштаб фигуры многое определяет. Я был свидетелем того, как напыщенные граждане в присутствии Михаила Александровича становились тишайшими мальчишками. Вы говорите о простоте. Она и теперь сохраняется. Хотя современная цивилизация заставляет нас запирать жилища, опасаться незнакомых людей. Сам я в 1988 году окончательно переехал в Вешенскую, чтобы здесь жить и работать, поселился уже не в усадьбе деда, а в своем доме в станице. В то время никто не закрывал двери.
— Как же можно в такой огромной станице двери не закрывать?
— И тогда были здесь чужие люди, приезжие. Сейчас их, конечно, прибавилось. Туристический поток огромный. Появляется фактор анонимности, существующий в любом городе, и он постепенно все подъедает. Прошел незнакомый человек по улице, и никого это особенно не заинтересовало. Появились новые соседи, с ними могут и не познакомиться на протяжении длительного времени. Эта ситуация способствует криминальной обстановке. Всем безразлично, что вокруг происходит.
— Удивительно, как один человек — Шолохов — самим фактом своего существования определил жизнь последующих поколений. Вешенцы, их правнуки будут жить с его именем.
— Мы находимся на казачьей территории, где происходили события, описанные в «Тихом Доне», верхнедонское, или вешенское, восстание, как его еще называют. По большому счету, если бы не было «Тихого Дона» и Шолохова, то еще неизвестно, кто бы здесь жил. То, что станица такой бы не была, это очевидно. Для районного центра она географически неправильно расположена. В «Тихом Доне» Михаил Александрович пишет, как со змеиным шипением на станицу ползли пески. Он описывал Вешенскую в начале века как невеселую, плешивую, всю в желтой засыпи песков станицу. Сосновые посадки, мост, дорога в аэропорт, да за что ни возьмись — все результат депутатской деятельности Михаила Александровича. Если бы продолжалась политика расказачивания, которая и вызывала восстания, наверное, казачков бы благополучно извели. Не хочу сказать, что полностью бы уничтожили, хотя установка такая была, но по крайней мере в отдаленные сибирские места отправили бы точно. А здешние земли заселили иногородними. Такая практика существовала по всей территории войска Донского. И воронежских крестьян сюда заселяли, и рязанских. Так что были б люди, но не мы.
— А почему Шолохов здесь остался? Подальше от начальства? Чтобы от корней не отрываться?
— Вы уже ответили на свой вопрос. Прежде всего он был человеком с максимально выраженным чувством малой родины. Ему необходимо было оставаться на этой земле. Дед жил среди своих героев, в отличие от многих писателей, которые пишут о том, чего они никогда не видели. Михаил Александрович здесь вырос. Он был абсолютно не воцерковленный с точки зрения власти человек. Терпеть не мог официальную политическую деятельность и всеми силами от нее увиливал. После Фадеева его прочили в секретари Союза писателей, вызвали в ЦК и сказали: «Михаил Александрович, есть мнение, что вам нужно возглавить писательскую организацию, выдвигайтесь, принимайте кабинет». Михаил Александрович был находчивый человек, мог соврать. Он изобразил простачка и сказал: «А я уже билет на Вешки взял на сегодня». Посмотрели и подумали: чего с дурака взять, и отпустили.
— К вам так же, как к деду, идут ходоки за помощью? Чего хотят?
— Идут. Чего хотят? Всего. Иногда приходят со смешными вопросами. Но чаще всего, когда нигде не удалось найти правды, хватаются за соломинку. Говорят, что, когда был Шолохов, все вопросы решались. Конечно, преувеличение. Он не мог всем помочь, но многим помогал, и это осталось в памяти. Я сам был областным депутатом. И это не сладкий хлеб. Хорошо быть депутатом где-нибудь на Охотном Ряду, когда ты своих избирателей отродясь не видел. А здесь ночь, полночь, утро, вечер, выходной — неважно. Все же знают, где ты живешь. Чего ж ждать, когда в кабинете окажешься, вот и идут домой.
— И вы принимаете?
— А куда деваться?
— Знаете, что к режиссеру Сергею Урсуляку, заканчивающему съемки «Тихого Дона», тоже люди идут с разным. Кто-то сценарий написал, кто-то жалуется.
— Это наша русская наивность, по-своему замечательная. И никуда она не делась. Живет в людях вера в высшую справедливость, надо только найти ее выразителя. Здесь не забывают, сколько Михаил Александрович за свою жизнь добра людям сделал.
«У деда было единственное хобби — охота и рыбалка»
— Вы биолог по образованию. Дядя ваш работал в Никитском ботаническом саду. Это тоже семейная традиция?
— Она идет от романтичности того времени. У Михаила Александровича и его жены Марии Петровны было единственное хобби — рыбалка и охота. Лучшего отдыха никто и не представлял, кроме как поехать на реку, озеро, в степь. В Казахстане они часто бывали, чтобы провести время в общении с природой. Поэтому у нас, детей и внуков, было желание быть поближе к природе. Мой папа тоже окончил биофак МГУ. Это потом он в философию ударился, начал изучать систему взаимодействия человека с окружающей средой. А начинал как биолог, эколог. Сейчас охота и рыбалка стали элементами моды. Сам я давно не охотился. Конечно, с годами уходит сумасшедший азарт молодости. Но дело не в возрасте. Я несколько раз подряд оказывался на охоте, где новые русские выходят с оружием, напоминающим войсковую операцию. Как они с ним обращаются! Для меня это совершенно неприемлемо. Несколько раз я посмотрел и сказал себе: будь она неладна такая охота.
— Еще есть в этих краях на кого охотиться?
— Практически нет. Здесь всегда было большое количество дичи. В Ростовской области, где лесов практически нет, есть вся линейка от кабана до лося. Встречались лиса, волк, заяц. Зверя было очень много.
— Любому музею нужны средства на зарплату, коммунальные услуги, чтобы поддерживать то, что есть. А дальше что? В какую сторону развиваться?
— У нас в Каргинской еще не совсем закончен комплекс. И в Вешенской мы купили участок, граничащий с усадьбой деда. Просто для того, чтобы сохранить исторический центр, уберечь себя от соседства с каким-нибудь товарищем, готовым наплевать на охранные зоны и построит то, что в голову придет. Вы правы, с точки зрения хозяйственной музей практически самодостаточен. Зато теперь мы все больше занимаемся серьезной научной работой, начали систематизировать письма читателей к Шолохову.
— Где же они хранились?
— В библиотеках, Институте мировой литературы, архивах. У нас и здесь десятки тысяч писем. Писали Шолохову по разным поводам со всего мира. Мы занимаемся именно читательскими письмами, а не теми, где люди рассказывали о своих бедах, — таких писем было 90 процентов. Интересно то, как читатели сопереживают написанному. Люди писали по поводу «Поднятой целины» о том, что Лушка должна прийти к социалистическому строительству, исправиться, а Давыдов стать примерным крестьянином. Каждый что-то советовал. Более народной литературы вообще не было и, наверное, уже не будет, во всяком случае в обозримом будущем. Такого сопереживания и общения писателя с читателем больше не было и, возможно, не будет. Современные писатели обращаются к небольшим социальным группам. Сказать, что есть литература, которую читают все от мала до велика, я не могу. Буду рад, если меня поправят. Часть писем мы публикуем на сайте, в своем журнале «Мир Шолохова». Вчера я прочитал письмо женщины, которое и письмом-то трудно назвать. Прислала она его деду, а писала Эренбургу по поводу критической заметки в его адрес. Это общая тетрадь, где дается отповедь критикам, рассказывается о том, что происходило в 30-е годы. Тетрадка лежала у деда в столе. А смысл послания в том, что это вам, Михаил Александрович, надо писать о 30-х годах. По сути это готовый конспект для «Архипелага ГУЛАГа». Она призывала собрать архивы, бросить клич на всю страну и получить таким образом огромное количество материала. И дальше написать книгу. До такой степени это история Александра Солженицына. Может, она и ему тоже написала. Дед, конечно, не тот человек, который мог бы в таком ключе работать.
— Когда человек уходит из жизни, открываются детали, о которых многие и не подозревали. Часто ли вы получаете новые сведения?
— Недавно на встрече в одной из библиотек имени Шолохова читательница рассказала очень правдоподобную историю. Она встречалась с писателем Анатолием Калининым, который был дружен с дедом. И он ей рассказал интересную историю. Дело в том, что Михаил Александрович заканчивал «Поднятую целину» очень поздно. Вернее, ее рукопись была утрачена в годы войны. А у деда была невероятная память, и он просто сел и как с черновика записал все по новой. Но и потом продолжал работать над произведением. Во время охоты, где он был с Калининым, дед до того задумчивый, вдруг резко остановился и произнес: «Убили!» «Кого убили?» — спросили его товарищи. А он ответил: «Давыдова убили». Красивая история, правда? Причем Калинин сам никогда мне этого не рассказывал. Я думаю, что любого писателя не оставляет тема. А финал — сложнейшая часть работы. «Тихий Дон» Михаил Александрович долго не мог закончить. Месяцами мучился, занимался другими делами и возвращался к нему. Как-то моя бабушка проснулась под утро и увидела, что Михаил Александрович стоит у окна и рыдает. Она испугалась. Оказалось, деду приснился финал «Тихого Дона». Человек до такой степени погружается в материал, совершает над собой титанические усилия, так что и во сне роман не отпускает. В собирании таких свидетельств и заключается самая интересная музейная работа. Хотя львиную долю времени тратишь на отчеты, убеждение всех в очевидных вещах.
— Несмотря на то что Шолохов — величина, вам приходится пропагандировать его творчество?
— Есть немало исследователей, воинственно настроенных, которые утверждают: «Я отстоял Шолохова». Так и вертится на языке: вы для Шолохова вряд ли что можете сделать. Он сам уже защитил и отстоял себя. Правильнее говорить даже не о пропаганде Шолохова, а о популяризации литературы и чтения вообще. Надо отдавать себе отчет в том, что нечитающий современный мир становится жутчайшим. У литературных музеев сохранился потенциал. Наибольшей наградой считаю отзывы людей, которые, посетив Вешенскую, садятся в поезд и читают, идут в нашу сувенирную лавку, чтобы купить книги.
«Когда Герасимов привез свой фильм «Тихий Дон» в Вешенскую, станичники на первых же кадрах сказали: «О, это не у нас снимали»
— А почему на корню загубили грузинскую экранизацию «Тихого Дона», не дали Николаю Шангелая снять фильм?
— Нет достоверных сведений на этот счет. Михаил Александрович очень активно работал. Сохранились его фотографии с Шангелая, где они с оружием, в папахах дурачились. Шангелая приезжал сюда, и они много работали. Шолохов практически закончил сценарий. Тогда было много актеров старой школы. Не хочу сказать, что современные актеры плохие. Но им, наверное, сложно до такой степени перевоплотиться, как герасимовским актерам, которые по полгода здесь жили. Нынешние разрываются между съемками и театром. Но сравнивать фильмы не нужно. Они будут разные. У Сергея Герасимова натура не требовала декораций и могучих построек. Они снимали в Ростовской области, на хуторе Диченском, рядом с городом Каменском. Это на Северском Донце, километров 150–200 отсюда. Да и в природе многое меняется. Когда Герасимов привез свой фильм в Вешенскую, устроил премьерный показ, станичники на первых же кадрах сказали: «О, это не у нас снимали». На Северском Донце всегда рос камыш, а на Дону его не было. Дон славился чистыми берегами, белоснежными песчаными косами, которые уходили на километры. Дон вообще не зарастал, возле берега никакой растительности не было. А сейчас он уже не тот.
— Декорации фильма «Тихий Дон», где снимает Урсуляк, сохраните?
— К сожалению, нет, хотя разговор такой был. Мы провели инвентаризацию всего хозяйства. Съемочная группа готова нам все передать. Но это именно декорация, у которой нет фундамента. В период съемок они простоят, а через год-два начнут разрушаться. Ухаживать, чинить бессмысленно. Я даже хотел декорации разобрать и собрать потом, на устойчивой основе. Но сломать их можно только способом Никулина: брать фомку и громить. Мы сохранили декорации Сергея Бондарчука на хуторе Калининском — мелеховский и астаховский курени. Мы тогда поучаствовали в этой постройке, сделали капитальный фундамент, да и срубы были настоящие. Эти постройки не требуют особо ухода. После показа нового «Тихого Дона» будет повышенный интерес и к нашему музею, месту съемок. Декорации привлекли бы туристов. Но тут возникает еще одно обстоятельство. Съемочная группа держала на каждом из трех своих объектов физическую охрану. Не оставить же все без присмотра в степи. Такая охрана обходится где-то 50 тысяч в месяц на каждом объекте. То есть это 1 миллион 800 в год на три объекта. И главное, если бы в конце какой-то результат был. А вкладывать средства в то, что через год развалится, какой смысл?
— Почему литературными секретарями Шолохова были люди из органов госбезопасности?
— Литературных секретарей у Шолохова было не так много. Иван Семенович Погорелов, Анатолий Дмитриевич Соколов и Андрей Афанасьевич Зимовнов. И Погорелов, и Соколов в прошлом — чекисты. С Погореловым связана отдельная история. На Михаила Александровича готовилось покушение по линии НКВД, и он его спас, заранее предупредив. Это история, перед которой блекнут детективы. Иван Погорелов уже был на пенсии, когда он стал помощником Шолохова, и был его другом. Когда выделили должность литературного секретаря, Шолохов сам его пригласил. Не просто из благодарности. Погорелов был очень ответственным человеком. А Анатолий Дмитриевич был уже поставленным сверху секретарем.
— А Шолохову нужны были такие помощники?
— Безусловно. Хотя само название «литературный секретарь» весьма условное. К литературе помощники имели самое отдаленное отношение. Дело в том, что объем почты, которую получал дед, достигал несколько сотен в день. Самостоятельно разобрать ее было невозможно. Для этого и нужен был секретарь. Надо же было ответить на письма, дать им ход, обратиться в соответствующие инстанции. В плане литературы никакой секретарь Шолохову не был нужен.
— Вы очень похожи на деда, а ваш отец, судя по фотографиям, не очень.
— И папа мой, и дядька похожи на Михаила Александровича, но в определенном возрасте. Дед, увидев фотографии в каком-нибудь издании, иногда спрашивал: «А Минька тут откуда взялся?» Сам себя не узнавал, решил, что это его сын. В позапрошлом году не стало моего папы. Я все время переживаю, что сколько всего не спросил у него. Был момент, когда я пытался заставить его писать. Книга отца — лучшее, что есть о деде с точки зрения понимания человека. Это отрывки из обрывков, как говорил мой отец. А потом наступил период, когда он категорически отказывался от воспоминаний. Слишком тяжелыми они были для него. Он сильно переживал отсутствие Михаила Александровича. Как и я.
