— Ну что, все обошлось? — у служебного входа спрашивает крепкий мужчина четырех других, таких же крепких, рослых и похоже одетых. Мужчины подтверждают, что действительно — обошлось, пожимают друг другу руки и довольные расходятся. Таков для этих службистов стал итог вечера, на котором показывали спектакль Тимофея Кулябина, того самого, благодаря которому даже дети знают, кто такой Тангейзер. Ожидали провокаций, незапланированных выступлений прямо в зале, но... все обошлось, хотя находилось под бдительным контролем секьюрити. И правильно, что бдели, — вдруг опять найдутся зрители, которых не устроит современное прочтение классики, в данном случае немецкого романтизма — «Коварство и любовь» Фридриха Шиллера.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Первоначальное название пьесы «Луиза Миллер», по имени главной героини, было изменено на «Коварство и любовь». Премьера состоялась в 1784 году во Франкфурте-на-Майне, в России же, как это ни удивительно, первыми постановку немецкой романтической драмы сыграли не императорские театры, а крепостные и университетский в Москве. И только в 1827 году драму выпустил петербургский Большой театр, вслед за ним через два года Малый в Москве. Трагическая любовь немецкой мещанки Луизы и дворянина Фердинанда, сына президента, очень волновала российские подмостки. Шиллера ставили много, и только за один 2013 год вышло три постановки — в Новосибирске, Ульяновске и Челябинске.
На «Маску» выдвинут один новосибирский (театра «Красный факел»). Кулябин не любит загромождать сцену декорациями, можно сказать, что в его постановках их ноль. Не исключением стал и KILL — даже хрестоматийное название режиссер свел к аббревиатуре, которая еще имеет конкретный перевод — «убить». Глагол не оставляет надежд даже тем, кто не знаком с пьесой Шиллера и не знает, что там все плохо кончается — чистая любовь поругана, коварство торжествует, жениться по любви не может ни один король, то есть сын президента. Впрочем, сокращение коснулось не только названия, но и самого текста: вольная инсценировка самого Тимофея Кулябина — предельный минимум слов, эмоций.
Герои говорят о любви почти бескровными голосами в пустом пространстве сцены, впрочем, идеально залитой холодным светом, и в него за два с лишним часа сценического действия художник по свету Денис Солнцев ни разу не добавит лучик тепла (он тоже один из четырех номинантов). Пять неоновых крестов по стенам светлого павильона, и неоном же выложен крест на потолке. А по заднику на экране — глаза Христа, терновый венец и кровавые струи из-под него. Пред очами Сына Божьего, ни разу не исчезнувшими с экрана, и разворачивается драма мещанки Луизы Миллер, которую полюбил сын президента Фердинанд.
Эта любовь не то, что во времена Шиллера — без восклицательных знаков, пространных монологов и экспрессии. Герои закричат лишь в минуту отчаяния: когда Луизу коварно вынудят написать поддельное письмо, а Фердинанд осознает, что отец его предает в государственных интересах и не сможет спасти, как не спас Бог Отец Бога Сына. Факт любви не столько интересует режиссера, сколько религиозный аспект старой драмы, соотнесенной с реальностью.
Цитата из Кулябина: «Я правдиво пытаюсь воспроизвести эту историю сегодня. А возможно ли это вообще? Реально ли в наше время так верить, как герой? Быть убежденным в том, что вне твоей власти? Это наш диалог, возможно, даже спор с романтизмом Шиллера, с его идеями».
Диалог идет совсем не так, как сегодня в программах центральных телеканалов, где невоспитанно кричат, истерят и брызжут слюной, в том числе и по поводу Тимофея Кулябина, осмелившегося «осквернить святое». Его диалог с Шиллером тих, стилен и пугающе холоден. Смотрю, а мысль одна: предполагал ли режиссер Кулябин, когда приступал к своему KILL, что его личный разговор с Богом прогремит на всю страну и даже за ее пределами? Вряд ли, но в контексте событий его жизни последних месяцев кажется, что страдающие глаза Христа, заливаемые кровью, смотрят не только на шиллеровских героев, но и на него самого.
