ОРЁЛ И РЕШКА
Покидая навеки отцовский кров,
Оставляешь реки, следы коров,
Талый снег обочин, гульбу грачей,
Горечь хлебных корок, печаль печей.
Покидая навеки отцовский кров,
Рассыпаешь перец и соль ветров,
Ни мешка в дорогу, ни посошка,
Только мокрый куриный овал божка.
Покидая навеки отцовский кров,
Видишь – хорохорится град Петров.
От каре Сенатской пинком в Кресты.
Проживу без рыжих бродяг – а ты?
Покидая навеки отцовский кров,
Забываешь стулья, узор ковров,
Детский вкус компота и пирога,
Сладкий холод царского пятака.
Покидаешь – кинут. Пройдут года.
Выстроят парковку на дне пруда.
Улицу Труда назовут бульвар,
Поменяет цену любой товар.
Полиняют смыслы знакомых слов,
Горнолыж подвинет подледный лов.
У соседей дети, коты, зятья
И кутья на блюде... Сиди, судья!
Как зовут – Арье, Николя, Мишель?
Думал – кинул в мусор. Попал в мишень
И попал на кладбище кораблей,
Красных флагов, желтых смешных рублей.
Ностальгия – самый паскудный грех,
Ты сжимаешь прошлое, как орех –
Мол вернусь богатый, лихой, бухой...
А внутри труха и червяк сухой.
Покидай – навеки. Хоть в Крым, хоть в храм.
Паруса привыкнут к любым ветрам.
Оставайся – честно. Крепи кровать,
Чтоб потом о прошлом не тосковать.
НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
Смерть поэта – легко и просто.
Камень. Улица. Перекресток.
Пуля. Пламя. Атака. Мина –
Ничего не проходит мимо.
На войне погибает летчик,
Переводчик и переплетчик,
Водонос, кашевар, предатель,
Полководец и председатель.
Мрут и женщины, и старухи,
Руки, сложенные на брюхе,
Банки с пряностями, цукерки,
Сторублевка в щели у дверки.
Косит псов – кобелей и сучек
И коней и котов везучих,
Даже птица не пролетает –
Дуры-смерти на всех хватает.
Не спасут ни кресты, ни звезды,
Ни землянки, ни сестры-вёрсты,
Ни заплаты, звонки, засовы…
Отчего же поэт – особый?
Посреди чертовни и люти
Канут в лету любые люди,
Глянь – от Волги и до Каялы
Сплошь расходные матерьялы.
Раз война подписала смету,
То поэт – заурядный смертный.
Но когда его убивают,
Слов – единственных – убывает.
ШТОРМОВОЕ
На пороге осени - обернись,
Солнце надрывается задарма,
На границе Ниццы тускнеет синь,
А навстречу Крыму спешат шторма.
Шторки заоконные – в клочья, влет.
Сучья тополиные – в треск и хруст.
На стене барометр снова врет,
В этой части суши усталых уст
Не целуют жадные рыбаки,
Им важнее скоро ль придет кефаль.
Рыбаки работают на долги.
Перетрут в кафе, кто кого кохал
И айда за сети – богат улов.
Если шторм отправит свечой на дно,
Шапку пустят в море без лишних слов –
Так у них от греков заведено.
И опять – Петруха, крути мотор,
На охвостье мыса веди баркас!
А вокруг кипящий земной простор,
Злые скалы скалятся напоказ,
Бьёт дождем по рожам, по седине,
Хлещет вдоль по борту, срывая снасть
Эта жизнь, бродяга, – она по мне.
Эта смерть, приятель – она для нас!
Кто отведал моря соленый сок,
Тот в Крыму не пасынок, не чужой.
Бескозырку выбросит не в песок –
На колючий яшмовый пляж Орджо.
...Ты себя, хороший, не береги,
Разве много счастья на берегу?
Видишь – возвращаются рыбаки.
Я навстречу с пристани побегу.
КНЯЖИЧ
Обернулась леля осиной шаткой,
Притаился леший, побурел бурелом.
Княжича по снегу ведут к лошадке
Красные сапожки, ребячий шелом.
Сядешь да поедешь, мой храбрый мальчик,
Первая дорога вокруг двора.
Я не знаю, княжич, что будет дальше –
Колокольный Углич, река Угра?
Примешь ли на душу монгольской сабли,
Повезешь, смеясь, из Орды ярлык,
На шеломе княжеском перья цапли,
На слуге раскосом степной башлык.
И воспрянут братие, будет сеча,
Ласточкины войны, Москва-Рязань,
Прогремят отряды, поля калеча,
Потускнеет солнце в застывших глазах.
Люба ли, веселый, твоя награда –
Золотые бармы, парчовый халат,
Дивные павлины из Цареграда,
Отчего ты, княжич, победе не рад?
Распахни окошко своей палаты –
Сад, сиренью затканный, быть грозе.
Помнишь, как ломались мечи и латы,
Как стоял иззубренный злой Козельск?
Как рубил врагов хоробор Евпатий,
От восхода солнца до темноты,
Как молили женщины бога ради,
Как гулял по Киеву хан Батый?
Для чего поднялся с мечом на брата,
Для кого хоромы с землей смешал?
Чем земля-то, князинька, виновата?
Отчего остыла твоя душа?
Полно, мой веселый, беда творится –
Нам её руками не развести.
Из Твери в апреле придет сестрица,
За дурные вести её прости.
Сядете рядком, как бывало ране,
Под осиной шаткой, ни меча ни кольца...
И никто не предан, никто не ранен
И лошадка топчется у крыльца.
ТРИЛИСТНИК
Был бы братом – насколько б гулялось проще
По квадратам улиц, сосновой роще,
По сухой хребтине Тепе-Оба,
Где глина голуба и груба.
Подбирала б камешки и дарила бы без стыда,
Говорила б – направо сады, стада,
А налево море и ничего
Кроме тени – контура твоего.
Тень бежит по скалам, летит в обрыв
Крылья-руки черные не раскрыв
У неё, болезной, кругом родня,
А у меня?
Был бы мужем – насколько б дышалось легче.
Не пройдешь путями – айда на плечи,
Я тебе стена, я тебе спина -
На!
Напекла б лепешек, кормила б сытно
Родила бы сына – и снова сына,
Посадила б яблоню вместо дочки
И ни строчки.
Даже тебе – ни строчки.
Был бы милым – был бы моим навеки…
Посадила б в клетку, чтоб пел на ветке,
Подсыпала бы проса, ставила бы вопросы,
Просыпалась – розой.
Слушала бы устало,
Что там птичка милая насвистала?
Каждый создан свободным, веселым, разным?
Эх…и клюв перепачканный в чем-то красном…
Погоди! Побойся! К чертям поверья!!!
В клетке остались перья.
08.01.1917
Январь семнадцатого. Ялта. Погожий день, ненастный день.
Звезда над крышей светит ярко. Лепечет «варежки надень»
Седая няня. Мальчик дышит, он так волнительно румян.
В духане вонь. В подвале мыши. Колонна благостных армян
Обходит церковь. Караимка спешит с кувшином за водой,
Чтоб улыбнуться с фотоснимка и стать навеки молодой.
Эсер толкает пропаганду, за ним, хрипя спешит филер.
Везут в Одессу контрабанду, в небесно-розовый колер
Покрасил дачу «Афродита» прыщавый маклер Гершензон.
Обходят лавки два бандита, потом вздыхают «не сезон».
У первой выброшенной ёлки в ветвях обрывки мишуры.
Гудят студенты на галерке, ломая правила игры.
Бредет по набережным дама, за ней болонка – мокрый хвост.
Кому налево, даме прямо, с моста на мост, с моста на мост.
Читает свежую газету интеллигентный адвокат,
Ползет мурашка по корсету, смеются чайки на закат.
Очаг тихонько разгорится, взовьется в небо теплый дым,
И пахнет морем и корицей и виноградником пустым
И время капелькой замерзло и задремала вся земля
Часы, брегеты, мили, версты. Война и жизнь. До февраля.
САМОЛЁТНАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Когда ещё случится встретиться?
Дожди бегут, часы спешат.
Большая звездная медведица
Пасет на небе медвежат.
Ведом неверными приметами,
Покинь перрон, взойди на трап!
А медвежата за кометами
Спешат со всех неловких лап.
Земля дорогами расчерчена
Из Рима в мир, из сердца вон.
Луна тяжелая как женщина,
Садится в облачный вагон.
Прямой полет – прямая выгода,
Салон заполненный на треть.
На небе нет иного выхода –
Свети, когда не можешь греть.
Терпи причуды гололедицы,
Пиши по белому мелком.
Глянь – малыши Большой медведицы
Спешат за звездным молоком.
...И ничего уже не сложится,
Ни суеты ни багажа.
Лишь перемазанная рожица
И негасимая душа.
МИМО КРЫМА
Мимохожесть. Мимо стен,
Мимо моря, величаво,
Мимо старого причала,
Мимо пьяненьких гостей,
Крепостного рубежа,
Потаенного кургана,
Жеребенка-урагана,
Суетливого ежа.
Вдоль тернового куста,
Виноградного плетенья.
По-татарски плачут тени,
У колодца тень густа.
Уколоться до крови,
Взять водицы родниковой,
И умыться, бестолковой,
И одежки подновить,
И наполнить дополна
Тугобокие кувшины,
Мимо дел спешат машины,
Мимо туч ползет луна,
В море плещется кефаль,
Тяжелее стали сети.
Мимоход всего на свете,
На гитаре нота фальшь.
...Лишь смотритель маяка
Жжет фонарь неутомимо.
Даже если ходишь мимо,
Не заблудишься никак.
ГОРОД-САД
Эй Адонай Тэнъри! Тэнъриси чеваотнынъ!
(Господи Боже! Боже Воинств!)
Из молитвенника крымских караимов
Чары Бахчисарая – чарка, а в ней кумыс.
Яблочный запах рая, мята, шалфей, камыш.
Сорвано в пыль монисто – девочка подберет.
«Яблочко» баяниста, криком – приказ – «Вперед».
Пчелы на ржавой каске, стены пустых кенас,
Вязью восточной сказки время выводит нас.
Жили на свете ханы – Джучи, Девлет, Бату –
Сабли, шатры, курганы, лестница в пустоту...
Пляшет о них татарка – юная кровь, гори!
Звезды смеются ярко. Помнишь о нас, Тенгри?
Губы зовут Аллаха, сердце зовет отца.
Хочешь – возьми рубаху, белого жеребца,
Черного винограда, все забирай, якши?
Только оставь отраду – землю моей души...
Узел Бахчисарая не разрубить мечом.
Каждая хата с края, каждой стене плечо.
Каждой пещере книга. Каждой овце загон.
Чаша – и помяни-ка ветхий сухой закон.
Топчут траву туристы, бродят куда ни глянь.
Любо – купи монисто в лавке у поселян,
Ханский дирхем, монету – можно и за рубли,
Только поверь, что нету в мире другой земли!
...Старый Тенгри над крышей снова трясет кошму,
Кто и откуда вышел, ведомо лишь ему.
И позабыв про войны, корни пустив в скале
Смотрит на нас спокойно крепость Чуфут-Кале.
