Вспомнил Вячеслав и трогательную любовную историю из своей юности — его, молодого парня, начинающего музыканта, полюбила камбоджийская принцесса, для которой он долгие годы был потом «сыном простого московского шофера». Она его искала и нашла. Но он ответил ей: «Нет!» Почему? Ответ — в откровенном интервью «МК».
— Вячеслав, какие творческие проекты удалось реализовать в последнее время и какие в ближайших планах?
— У нас реализуется интересный проект с музыкантами из группы «Веселые ребята». Состав первой половины 70-х объединился, чтобы записать мою новую композицию. Музыкальная новинка под названием «Летаю во сне» посвящена очередному дню рождения Сергея Дроздова. Его с нами нет, но он продолжает творить добрые дела... Записать эту песню, которую Серега придумал вместе со мной, решили я и Александр Зарецкий. Во время работы у Саши (а кто не знает, он — лидер группы «Старый приятель») появилась идея привлечь к записи музыкантов из группы «Веселые ребята», и все, к кому обратился Зарецкий, откликнулись. Получился виртуальный ансамбль, песня, сделанная музыкантами, уважающими друг друга, и объединенная памятью о старых добрых временах. Эта композиция появилась во имя памяти Сереги и Саши Лермана — парней, так рано ушедших от нас. Я думаю, мы на этом не остановимся и придумаем еще что-нибудь. Спасибо, Саша Зарецкий, Толя Алешин, Леша Пузырев, Саша Чиненков, Леня Бергер, за удовольствие оказаться снова вместе! И конечно, главный поклон Дрозду и его умению дружить и соединять людей.
После этой работы у меня появилась идея записать свои старые песни, которые я играл еще в самодеятельной группе, еще в «Мозаике»…
— Это будет все тот же старый добрый рок-н-ролл или нечто в другом музыкальном жанре?
— Я пробовал себя во всех жанрах, так что всеформатным артистом меня называют недаром. Недавно, скажем, я записал альбом, куда вошли любимые песни наших родителей — такие, как «Темная ночь», и когда я сам их слушаю и начинаю вспоминать, какую музыку любил в юности, мне становится очень весело. И я понимаю своих родителей, которые называли мои музыкальные увлечения «собачьей музыкой» и удивлялись искренне: что же меня так от них колбасило? И я думаю про исполнителя: «Что же он так орет?!» Когда я вижу сегодня этих постаревших дядек, одетых в лосины, с хаером, — они вызывают у меня лишь иронию и чувство сожаления. И тот же Джон Леннон, который никогда не изменял идеалам юности и записал пластинку «Рок-н-ролл», которая в итоге не раскупилась, проигрывает на фоне Пола Маккартни, который развивался энциклопедически.
— То есть вы больше тяготеете к классике в музыкальных вкусах?
— В России классика — это шлягерные вещи, будь то поп-направление или симфоническая музыка; это все для нас шлягеры — и 5-я симфония Баха, и 9-я симфония Бетховена…
— Как ваши успехи на ниве писательства? В последнее время вы, насколько я знаю, этим весьма увлечены.
— Вышла моя детская книжка, я знаю, что она очень нравится родителям, по детям пока статистики нет, но внучка моя рассматривает картинки и разрисовывает их с удовольствием. А мне бы сейчас взрослую выпустить — мое «Дачное боккаччо», с артистическими байками; одно хорошо — чем дольше издательство будет с ней тянуть, тем толще она выйдет.
— Теперь из писателя вы потихонечку превращаетесь в киноактера. Расскажите о предстоящей работе.
— Пусть это останется сюрпризом, хотя я могу подтвердить, что действительно планирую скоро начать сниматься в фильме. Это вовсе не кампанейщина: все снимаются, и я! Я, наоборот, ненавижу кампанейщину. Из-за этого, кстати, поздно научился употреблять спиртные напитки — это повсеместное обучение выпивке подростков меня оттолкнуло сильно. И я сразу занял позицию оппонента — и не выпивал, а наоборот, проштудировал всю литературу про наркотики и алкоголизм. Завязал тогда надолго и был притчей во языцех. И когда все залезли в джинсы, продолжал ходить в клерковском костюме и в белой рубашке — джинсы стали моей одеждой только в 32 года. А теперь это распространяется и на кино. Я, например, не смотрел ни «Звездные войны», ни «Властелина колец», ни «Гарри Поттера», про Шрека ничего не видел. Мой младший сын сказал, что «Гарри» надо прочитать, но не смотреть, а «Властелина» как раз надо смотреть, но я пока не исправился.
— А Шрека за что в черный список?
— У меня есть мечта — создать мультфильм, и я другие не смотрю, боюсь испортить вкус, но это, конечно, ирония.
— Что ждете в день рождения? Как будете праздновать?
— В клубе с музыкантами; может, кто-то неожиданно явится из гостей, что-то скажет или подарит. Могу сразу заметить, что цветы для меня не являются раздражителем, бывали подарки и пооригинальнее. Однажды, например, мне принесли петуха в Кремле в коробке. Я его положил в комнате, где ночевал один мой соавтор, который выпивал в ту ночь. И когда петух начал под утро скрестись, он решил, что все — допился, началась «белочка»! Потом этого петуха мы подарили одной знакомой, у которой был курятник, — он отшил всех соперников и перетащил весь гарем на свою сторону. Но все закончилось плачевно: какие-то пьяницы в итоге его поймали и уничтожили, а он был хорошим производителем, и курицы очень переживали…
— Вы сегодня, накануне своего дня рождения, больше семьянин или все-таки творческая единица?
— Я не могу и не хочу становиться просто дедом: интересно живу, у меня куча задумок, которые я сперва реализую, а потом мы уже поговорим о том, какой я дед или уже прадед. Зато мой старший сын — весь в семейной жизни; я таким не был, я был приличным, но не настолько. Младший же взял за масштаб мои успехи, это сложно. Он — талантливый парень, найти бы ему своего зрителя и своего режиссера!..
— Как вы относитесь к политическим событиям? К некоторому разделению в артистической среде по политическим предпочтениям?
— Я внутри самого себя разделился на два лагеря, ведь любое явление — палка о двух концах. Я пытаюсь найти положительные стороны у тех и у других, ведь мы хорошо жили вместе и, к сожалению, это потеряли. А что кризис и в общем стали жить хуже — так ведь, как ни крути, война, пусть и холодная.
— На вашем сайте я недавно прочитала стихи, посвященные, похоже, реальным событиям, — о любви принцессы и молодого музыканта. Расскажите, что послужило прототипом этой истории.
— Ой, это очень давняя романтическая история. Еще совсем молодым человеком я был объектом внимания девушки, которая имела отношение к королевской семье в Камбодже. Она училась в Москве в МГУ, я не знаю точно степень родства, но когда приезжал Никсон, его жена навещала мою подружку. Звали ее Тана. Красива она была необыкновенно; когда приходила в спортивном лагере в душ, наши девушки не могли на нее налюбоваться — такая была тоненькая танцовщица! Но когда в ее стране случился переворот, Тане пришлось уехать, в итоге она попала в тюрьму, работала на болотах, подхватила артрит, больше не могла танцевать. Потом ее насильно выдали замуж, она родила ребенка. Но первая любовь не прошла. И представьте мое удивление, когда однажды, а это был уже 1971 год, и я уже был женат и работал в третьем составе «Пламени», мне позвонила знакомая и рассказала про статью в «Советской культуре», там было интервью с Таной, после очередного политического переворота в стране она возглавила театр балета в Пномпене. И, рассказывая корреспонденту о времени, проведенном в СССР, она поведала о своей «любви к сыну простого советского шофера Вячеславу Малежику» и просила меня найти. Ну, меня к вечеру «нашло» человек двадцать. Мы потом встречались, Тана просила познакомить ее с моей женой. А после спрашивала через посредников: дескать, если она приедет в Москву, будет ли у нас шанс просто встречаться? Но я сказал: «Нет». И Тана уехала в Париж…
— Почему же «нет»?
— Я не привык, когда внимание исходит от женщины, это всегда немного пугает. И разность менталитетов. С одной стороны, Тана, придя ко мне в гости, подарила моей маме банку консервированных кузнечиков, это необычно. С другой — никогда не смотрела мне в глаза. А когда я спросил, почему, ответила: дескать, по их обычаям это — признание в любви. Так что со всей этой экзотичностью жить было бы довольно трудно. Поэтому осталось только красивое романтическое воспоминание, что тоже совсем неплохо.
