— Звук и образ — тема коварная, ее за хвост очень сложно поймать, — говорит «МК» куратор выставки «Нотация» Сергей Хачатуров. — Они всегда гипнотизируют друг друга, ведь каждый день перед музыкантом лежит нотная запись — богатый пластический образ, некий условный код. Как этот код сформировать художнику?..
На этот вопрос каждый участник проекта отвечал по-своему — и ни один из 14 художников не знал, что представит другой. Однако общая картина вышла на удивление целостной. «Воротами» выставки стали два видео — Сергея Шутова, записавшего на пленку метрономы, тикающие ритмично, но отнюдь не синхронно, и Натальи Зинцовой, визуализировавшей музыку композитора-минималиста Стивена Райха. Пройдя сквозь эти врата-ритмы, попадаем в музыкальную столовую, где есть все соответствующие атрибуты: стол, накрытый черно-белой, шахматной скатертью и сервированный партитурами (раритетными вырезками из советских журналов); официант и повар, будто материализовавшиеся из кубических полотен Пикассо; авангардный стул, установленный вверх ногами; даже пиявки в графине... Инсталляция Яна Тамковича (молодого автора, впервые выставляющего свои работы) отсылает нас к жанру «меблировочной музыки», придуманному Эриком Сати на заре ХХ столетия (ненавязчивых, фоновых мелодий для магазинов и ресторанов), и задает дискуссию о музыкальном вкусе. Дискуссия эта априори бессмысленна, ведь сколько людей, столько и мнений, на что нам намекает черно-белый тон инсталляций.
А вкусы у художников, само собой, разные. Есть на выставке «Калинка», выложенная Вадимом Захаровым из нот-апельсинов на нотном стане, сделанном из колючей проволоки. Это условный код из серии: Россия-водка-медведи-калинка. Есть фотография «Зимы» Вивальди, искрящаяся прыгающими огнями. Ее автор Кирилл Логовский в такт мелодии двигал фокус на шоссе близ хорватского города Задара, чтобы получить такую визуализацию и, как объясняет художник, сжать время, затрачиваемое на исполнение концерта в один кадр, один момент. Есть даже идеальная гармония, еще никогда никем не сыгранная, но уже высчитанная художником-математиком Александром Панкиным и сложенная в гармонь, схожую по форме с петлей Мёбиуса. Он же вывел формулу из имени Баха, заключив его в квадрат и распределив там же четыре ноты, сочетание которых можно найти не только у великого немецкого композитора, но и у Римского-Корсакова, Денисова, Губайдуллиной, Шнитке, Шостаковича...
На общем музыкально-концептуальном фоне выделился Яша Веткин, доселе известный в арт-сообществе как оператор, работающий с художником видеоарта Евгением Гранильщиковым, лауреатом Премии Кандинского-2013. Яша представил инсталляцию «На полке»: выставил пленки чудом найденных запрещенных фильмов и дополнил свою работу звуками работающего проектора, которые уже забыл современный кинозритель.
— Я хотел рассмотреть саму форму существования фильмов на полке, — говорит Веткин «МК». — Я нашел пленки на помойке — их никто никогда не смотрел, как, допустим, советский фильм «Обреченные на войну». Такие фильмы попадали на полку по разным причинам. По политическим, как «Броненосец Потемкин», который был запрещен во Франции и Германии. Или вот пример — после 1953 года на полке оказались картины Михаила Чиаурели, любимца вождя, создателя Сталиниады. Сейчас это гипертрофированное кино смотрится комично. А фильм «Анна Карамазофф» Рустама Хамдамова, премьера которого прошла в 1991 году на Каннском кинофестивале, был запрещен к прокату продюсерами — это был новый вид цензуры, коммерческий.
— Тема навеяна ситуацией вокруг «Левиафана»?
— Идея появилась раньше, когда я нашел пленки. Но «Левиафан» добавил актуальности проблеме, которая меня как оператора касается напрямую. Минкультуры ведь финансировало «Левиафана», а, значит, ведомство читало сценарий, знало, на что дает деньги. Теперь же, после премьеры, его начали глушить. Фильм совпал с моментом изменения политического ландшафта, и вопрос о цензуре уже стоит. Я имею в виду законопроект о прокатных удостоверениях, из которого следует, что это удостоверение должны получать все ленты, и видеоарт, как я понял, в том числе. Хотя раньше никто и подумать не мог, что видеоарту, который зачастую демонстрируется на небольших выставках, придется столкнуться с бюрократической машиной. То же касается и фестивального кино, которое не выходит на широкий экран.
— По-вашему, советский сценарий цензуры начинает повторяться?
— Нет, зарождается новая форма цензуры, и еще никто не понимает, какой она будет.
