Церемония поделена на три части и три места: 19.00 — гостиница «Интер Континенталь», где тусовка с шампанским через стекло наблюдает видеоинсталляцию на фасаде самого театра — а это уже вторая часть (20.00) — и последняя: премьера трагедии «Вакханки» Еврипида в постановке известного грека Теодороса Терзопулоса.
Сергей Капков, глава Департамента культуры, загорел и имеет довольный вид: в его ведомстве модное пополнение. Юхананов, новый худрук электротеатра, заметно нервничает; Михаил Швыдкой с семьей; из Питера прилетел худрук Александринки Валерий Фокин. Ольга Свиблова, как всегда, в экспрессии, сдержанная Ирина Прохорова. Довольно скромно держатся Татьяна Юмашева (Ельцина) с супругом. Представители арт-сообщества (креативные директора, кураторы, художники) — в непринужденном общении с банкирами. Публика как показатель буржуазного театра — хотя первая премьера, по уверению постановщика, к буржуазному театру отношения не имеет.
Фасад «Станиславского» эффектно заливают светом — он в клетку, полоску и прочие геометрические фигуры, из которых наконец проступает лицо Константина Сергеевича в ореоле вращающихся, как у мельниц, крыльев. Впрочем, портрет надо смотреть с противоположной стороны Тверской, и только с определенных точек: шаг в сторону — и основатель Художественного театра превращается просто в череп с проваленными глазницами. А тут еще на Тверской, рядом с хорошо одетой публикой, какая-то в платке до глаз старушка на коленях просит милостыню Христа ради. Не специально: несчастную (или профессионалку?) жизнь сама вписывает в презентабельное событие.
Электротеатр. Фойе расширилось, углубилось и поменяло цвет. Гардероб спустили вниз, там же — туалет в черно-белой гамме на 16 кабинок, что в расчете на 250 зрителей все-таки гарантирует отсутствие очереди. Буфет: большая стойка, пока нет меню, но бармен Никита, улыбающийся во весь рот, говорит, что бутерброды будут у них «суперские». А пока предлагает шампанское с маленькими канапешками.
От прежнего интерьера самого скандального в недавнем прошлом, а теперь самого тихого театра Москвы сохранены все лестницы со знаменитыми балясинами, но они отшлифованы и очищены от белой блестящей краски. Со стен и колонн содрана обшивка — просто камень цвета темноватого песка. В глубине фойе сквозь окно, что во всю стену, виден дворик, и сотрудница пресс-службы Варвара Пушкарская объясняет, что во дворике к лету будут кафе и летняя сцена — вот же она, на макете. Теперь здесь стильно, но не так, как скажем, в театре у Женовача (кстати, на улице Станиславского). Теперь это в театрах имеет значение, но пока не настолько, чтобы затмить суть самого театра.
21.00. Зал. А вот его точно не узнать: «похудел» вдвое и как будто сузился (из 450 мест осталось примерно 150 — для «Вакханок», а вообще рассчитан на 250). Сцены как таковой нет (для премьеры не нужна). Трибуна с креслами под крутым углом и два балкона по ее краям. Стены — черные.
Пока публика рассаживается и раскланивается, на себя обращает внимание группа женщин из первого ряда с высоко взбитыми прическами: три блондинки, одна брюнетка и одна с зализанными волосами. Судя по театральности причесок, это персонажи трагедии — реплики современности в древней истории.
Вообще-то еще год назад открываться обещали «Синей птицей» в постановке Бориса Юхананова, но по каким-то причинам «Станиславский» начинается с древнегреческой трагедии — очевидно, празднику должно соответствовать очень высокое искусство. Как только началось действие, мало кто заметил, что слева вдоль стены незаметно прошел мужчина в темном костюме и по-тихому разбил тарелку о темную стену — так не пафосно греческий режиссер пожелал «Вакханкам» ни пуха.
«Вакханки»… Надежды мало, что кто-то знает или помнит, о чем в переводе Иннокентия Анненского трагедия Еврипида — самого младшего из триады знаменитых трагиков. Но даже тем, кто в курсе про бога Диониса, его обезумевших поклонниц-менад, разрывающих в оргиях даже диких зверей, поначалу сложно воспринимать текст, который к тому же произносится артистами особым способом. Растягивая гласные и множа согласные («неттт, твой укоррр…»), при этом актеры дрожат телами. «Артист буржуазного театра играет грудью, а греческая трагедия живет внизу. Дионис принес нам эту технику», — так говорил в процессе работы греческий режиссер (он же — сценограф, художник по свету и костюмам). И хор вакханок (восемь молодых актеров), и женоподобный Дионис (Елена Морозова) дрожат собой. Это должно быть мучительно и достигается упорным трудом — ползать, дрожать и нести сложный текст.
Да и неподготовленному зрителю, который в кассе или Интернете купит билеты, зрелище — визуально эффектное, местами магнетичное (музыкальный ритм, полуобнаженные до дрожи тела, сочетание черного с красным в сплошь гофрированных тканях, 60 бутылочек с красным содержимым по заднику) — будет не просто, но неожиданно познавательно. Благодаря электротеатру можно получить представление о том, как играли трагедию в Древней Греции и как ее переосмыслил современный художник.
Но кроме любопытства и желания получить в театре что-то новенькое (а кому-то только модное подавай) есть еще причина, по которой имеет смысл заглянуть на «Вакханок», — это работа актрисы Аллы Казаковой (играет Агаву — мать, которая в вакхическом экстазе убивает собственного сына). Единственный за полтора часа момент, когда созерцательность рационально просчитанного действия внезапно улетает на не просчитанную трагическую высоту. Монолог матери, обнаружившей чудовищное убийство собственного дитя, напоминает великую картину Мунка «Крик». В этот момент я почувствовала, как респектабельный зал, по-разному смотревший зрелище, содрогнулся. Может, такой и была истинная древнегреческая трагедия?
