Крымский восторг
— После того как вам вручили премию «Большая книга», поднялась настоящая волна критики. Мол, Прилепин не достоин этой победы. Не кажется ли вам, что причина такой бури не сам роман, а скорее ваша позиция по Украине и большие симпатии к ополченцам?
— Безусловно, это так. Все мои взгляды, которые я высказываю последний год, начиная с Майдана, вызывают очень большую желчь и раздражение у определенной части нашей публики. Не могу сказать, что мне из-за всего этого становится обидно. Но тут надвигаются еще Григорьевская поэтическая премия (стихотворная подборка Прилепина вошла в шорт-лист. — Ред.) и премия имени Герцена. И если вдруг что-то из этого сложится, то я боtюсь, в прогрессивных кругах случится ряд суицидов. Они и «Большую книгу» еле пережили. Но, что бы там ни говорили, «Обитель» по-прежнему возглавляет список продаж по книжным Москвы, Петербурга и интернет-магазинам России.
— Почему вы так часто ездите в Новороссию?
— То, что там сейчас происходит, — это и мое личное дело. Я вчера признался своему тестю, что для меня рождение детей и присоединение Крыма стало соразмерной душевной радостью. Помню, когда узнал об этом, меня охватил абсолютный восторг, как будто в моей жизни произошло что-то очень важное. При этом я прекрасно понимаю: то, что происходит сейчас в Донецке и Луганске, — сложная, трагическая история. И я пытаюсь как-то минимизировать тот ужас, который людям там приходится переживать. Привожу туда гуманитарную помощь, пытаюсь как-то ускорить процесс обмена пленными. Это не просто. Например, чтобы избежать общения с различными правозащитными организациями, на Украине многих ополченцев, взятых в плен, судят по уголовным статьям. И тут же рассылают по тюрьмам. Найти их следы в атмосфере полной юридической дестабилизации крайне сложно: следователь, который их посадил, может уже не работать, судья — ничего не знать. А между тем в Донбассе пленные украинцы сидят в отдельных специальных помещениях. Туда могут приехать их матери, поговорить с сыновьями, потрогать их. И это на территории, которую у нас многие воспринимают как место беззакония и кошмара!
— У вас никогда не было мысли, когда вы находились в Новороссии, взять в руки оружие?
— Возникают такие мысли. Но, для того чтобы перейти в этот режим прямого военного противостояния, нужно разрешить для себя некоторые жесткие сложные вопросы. А я пока не могу этого сделать… Меня мучает проблема нашего родства с этим народом. Да что там говорить, во мне самом есть украинская кровь… При этом я вижу абсолютную правоту моего государства и тех жителей Донецка и Луганска, которые хотят отделения от Украины.
Европа — как ребенок
— Вы общались с ополченцами. Что это за люди, почему они бросают свои семьи и едут воевать?
— Там совершенно разные ребята — донецкие, луганские, городские, деревенские. У многих в ходе этой войны сгорело жилье, погибли близкие. То есть, как вы понимаете, это очень мотивированные люди. Многие — из России. У нас как-то принято считать, что туда едут какие-то алкоголики, деструктивный элемент. Это совершенно не так. Никакой алкоголик не способен решиться на такой шаг. Напротив, многие из россиян — вполне состоявшиеся семейные люди 30–35 лет, имеющие сбережения, какие-то доходы. Они закупили на свои деньги обмундирование, которое, кстати, стоит довольно дорого, и поехали в Новороссию. Зачем? Просто эти мужчины в какой-то момент решили для себя, что альпинизм, игра в пейнтбол и какой-нибудь удивительный туризм — не самый лучший способ приложения их сил. Они не только испытывают какие-то родственные чувства по отношению к людям на Донбассе, но и еще прекрасно понимают, что сейчас идет геополитическая война между Россией и ее стратегическими противниками. И они на передовой этой войны. Конечно, помимо таких идейных людей есть и мародеры, негодяи, подонки. Но их наказывают очень строго, вплоть до расстрелов. Я был в ноябре в Новороссии и ни разу не видел там ни пьяных ополченцев, ни их каких-то диких выходок.
— Глава Украины Петр Порошенко фактически ввел экономическую блокаду Донбасса. Как вы относитесь к такому решению?
— Оно должно казаться диким для любого вменяемого человека. Двум миллионам людей в регионе отказали в зарплатах и пенсии, в жизни! Их постоянно бомбят, вымораживают и морят голодом. А Европа, у которой нас призывают учиться человечности и гуманизму, спокойно смотрит на это и делает вид, что все нормально. Это якобы Россия там что-то натворила, а Порошенко совершенно ни при чем. Становится понятно, что в нашем мире можно сделать все что угодно: например, оцепить колючей проволокой какую-нибудь страну, сказать, что там все плохие, и начать выжигать ее напалмом. И Европа согласится. Она как ребенок. Ей можно сказать: сербы хорошие, а хорваты плохие, вот это Баба-яга, а это Василиса Прекрасная. И все, вопрос решен: кто не за наших, тех мы будем балабашить.
— Как вы думаете, эта экономическая блокада может заставить людей в Новороссии попроситься обратно в состав Украины?
— Нет. Ситуацию уже не вывернуть наизнанку. Конечно, у жителей Луганска и Донецка есть усталость, раздражение. Но это не значит, что они пойдут и упадут в ноги тем людям, которые вот уже практически полгода бомбят их не переставая. Есть и еще один момент: все почему-то думают, что в Новороссии — катастрофа, а на Украине все хорошо. А на самом деле там веерные отключения тепла и света, растут инфляция и безработица, а многие люди поставлены на грань выживания.
Лишь бы не было войны
— После ситуации в Луганске и на Донбассе не изменилось ли отношение к России у жителей других регионов Украины, которые раньше смотрели на нас с симпатией? Хотят ли теперь жители Одессы, Харькова, Мариуполя участвовать в создании русского мира, общего культурного пространства?
— Я там не был. Но думаю, что большая часть людей хочет, чтобы просто не было войны. Но, как вы понимаете, решает все не большинство, а агрессивное, смелое и мужественное меньшинство. Оно есть и исчисляется десятками тысяч людей. Эти люди ничего не простили и ничего не забыли. Рано или поздно они скажут свое слово.
— Вы часто говорите о русском мире. Не кажется ли вам, что в результате минских соглашений о прекращении огня было в некотором роде совершено предательство этого русского мира. Все-таки тогда армию ополченцев остановили практически на подходе к Мариуполю…
— Нет, я в этом не уверен. Все-таки есть десятки самых разных фактов, которых мы не знаем, а потому не в состоянии учесть. Может быть, только спустя годы станет понятно, что тогда вообще происходило и стояло на кону. Кроме всего прочего, надо отдавать себе отчет, что взять город — это дело непростое. Даже самые сильные армии с этим справляются далеко не всегда. Поэтому я бы не рискнул говорить, что, если бы ополченцев не остановили, они бы обязательно взяли Мариуполь и все было бы прекрасно. Я помню, как мы отвоевывали Грозный. Приходилось сносить полгорода, чтобы просто туда зайти. Поэтому давайте не будем упрощать ситуацию. И, кстати, находясь в Донецке, я никогда не видел, чтобы ополченцы бомбили какие-то дома…
— Сейчас многие боятся эскалации конфликта на Украине, включения в него каких-то новых стран. Есть основания у таких опасений?
— Очевидно, что ни одна европейская страна не воспринимает всерьез какого-либо военного противостояния с Россией. Во-первых, они ужасно боятся, во-вторых, не готовы к этому. Так что третьей мировой не будет, не надо впадать в истерику. А вот с Украиной нам еще долго придется налаживать нормальные отношения. Явно это произойдет не через год и даже не через два. Но это нормальный и неизбежный процесс.
