— Николай, ты себя чувствуешь триумфатором?
— Так много работы — не было времени задумываться о выборах и результатах. Такое количество всяческих хлопот, что все это прошло как бы между делом, хотя, конечно, это очень важный момент в моей жизни.
— Но, может быть, такое чувство от того, что выборы были безальтернативными для тебя, а значит, вопрос решен сам собой?
— Мне безразлично было с первых секунд — кто придет, кто не придет. Я всю жизнь свою считал, даже когда работал в кордебалете, что альтернативы мне нет. Даже когда стоял в четвертой линии. Мне было все равно: я делал свое дело честно — по-другому не умею. Так что пришли — пришли, не пришли — не пришли. Я всегда смотрел другие составы, но никогда себя с ними не сравнивал и делал только так, как считаю нужным, следуя заветам моих великих педагогов.
— Прости, не верю: даже президенты, идя на выборы, переживают. У тебя такие крепкие нервы?
— После той травли, которая мне была объявлена, у меня не просто крепкие нервы — они стальные. Поработайте в Большом театре 21 год премьером, и у вас тоже будут крепкие нервы.
— К Большому театру мы еще вернемся. Но, между прочим, уставы, настоящий и прежний, отличаются между собой. Например, в нынешнем есть пункт о том, что ректором может быть человек, имеющий юридическое образование. А оно у тебя, насколько я знаю, есть. Складывается ощущение, что этот пункт внесен под тебя.
— Ничего подобного, в Уставе такого нет. Все изменения в Устав вносятся только с ведома учредителя, а это Министерство культуры. И уставы у всех учебных заведений культуры — типовые. В Положении о выборах ректора черным по белому написано, что нужно иметь либо ученую степень, либо звание. И помимо высшего образования в области хореографии должно быть дополнительное высшее, связанное с управлением, — менеджмент или юридическое. Все эти изменения внесены в соответствии с Единым квалификационным справочником, утвержденным приказом Минтруда в 2011 году.
— Удивительно, как при таких нагрузках (много танцевал в Большом театре и имел собственные проекты) ты еще учился. На заочном?
— Нет, очно. Пошел в юридическую академию и учился.
— Что написано в твоем дипломе?
— Магистр юриспруденции. Диссертацию защищал по кафедре трудового права.
— О, значит, тебя не проведешь. Тебя нельзя ввести в заблуждение?
— Ну конечно, я для этого и учился. Если бы я был неграмотным, то все те гадости, которые устраивала мне дирекция Большого театра, сработали бы.
— Ты имеешь в виду прежнюю дирекцию?
— Я там служил до 30 июня 2013 года.
— Знаешь, даже не по ответам, а одному твоему тону я чувствую какую-то непреходящую обиду на Большой. Не простил?
— Большой театр — это мой дом, и, нравится кому-то это или не нравится, я был, есть и буду премьером Большого театра. Те люди, которые делали подлости и гадости, не то что забыты... — я помню. И имена их все знают — как может такое пройти бесследно? Я хочу напомнить тебе о великой, гениальной балерине Наталье Бессмертновой, о которой снимают теперь документальные фильмы, говорят прекрасные добрые слова — тем более что она их заслуживает. Но, прости, эту женщину незаконно уволили, она судилась, восстановилась и ушла из Большого театра уже сама. И когда ее очень рано не стало, начали вспоминать и ахать: как ее травили!..
Такие же вещи можно вспомнить о многих других выдающихся артистах Большого. И это делал не сам Большой театр (тебе каждый скажет, что это наш дом, любовь, радость), а люди, имеющие конкретные имена и должности.
— Может, ты хочешь их назвать?
— Я не собираюсь их называть. Тем более что они все надавали огромное количество интервью, наделали гадостей... и если кто-то забыл, то я — нет. Я прекрасно помню людей, которые травили Екатерину Максимову, Владимира Васильева, Мариса Лиепу. Увольняли гениальных артистов — таких, как Альгис Жюрайтис. Это все было на моем веку.
Мне за много лет службы в Большом театре, как и многим моим коллегам, предлагали подписывать письма против кого-либо. Я никогда этого не делал, даже когда мне было 20 лет. Когда Юрий Николаевич Григорович уходил, меня вызвали и требовали подписать письмо против него. Сейчас среди всех людей, которые пиарятся, рассказывая, как они его любят, я один это письмо не подписал. Копия этого письма есть у Юрия Николаевича, и он сам говорил: «Молодой мальчик, Коля Цискаридзе, никого не испугался, повернулся и ушел».
— Теперь ты сам возглавляешь балетное учреждение, хотя и учебное, — Вагановскую академию. Есть ли гарантии избежать этой извечной балетной болезни? Может, она в области балета, где мы впереди планеты всей, неизбежна?
— А это не только балетная болезнь. Я могу напомнить тебе и оперу: Покровского, Вишневскую — дальше продолжать? Это зависит от человека. Люди, которые совершают гадости, как правило, дольше сидят на местах. Вот и все. Забавно, что «обличители» всех упомянутых мной артистов были одни и те же, и они работают по сей день.
— Значит, ты не усидишь, раз гадостей не делаешь, не любишь, не хочешь? Какие тут могут быть гарантии?
— Я год и один месяц руковожу, и у меня ни одного конфликта в коллективе с первого дня не было. А те, кто ушел сам, — ну что ж делать? Гарантии, Марина, — это прежде всего профессионализм. Никто не может возражать против серьезных критериев. Но когда у тебя все время шкала ценностей меняется, ни о каком профессионализме, извини, речи быть не может.
— Какая сейчас атмосфера в педагогическом составе Вагановки? Страсти улеглись? Успокоились те, кто тебя в штыки принял?
— Никто меня в штыки не принимал — этого не было. Это миф, раздутый прессой. Миллион раз писалось о том, что письмо, которое возбудило общественность, оказалось подложным.
— Уже доказано?
— Разумеется. Письмо было послано в Администрацию Президента, администрация обязана его проверить, прислать своих представителей. И когда стали выяснять, обнаружилось, что работники академии подписывали совершенно другое письмо, адресованное мне, с просьбой сохранить одного работника, но оно было внутренним. А человек, который совершил подлог, тоже был назван...
— О педагогах: ты продлил с ними контракт с одного года до трех и пяти лет. Чем продиктован этот шаг?
— Детям это важно прежде всего: чтобы у них не менялся педагог. Повторяю, для меня есть только один критерий — профессионализм.
— Вот ты избран ректором, за год работы в Вагановской академии уже что-то сделал, доказал… Но есть сложные проблемы, с которыми сталкиваются все в балетной школе, — мальчики в балет не особенно идут. Дефицит!
— Наоборот, в академии все в порядке. В этом году в школе увеличился набор в два раза. Это статистика.
— Мальчиков действительно много — или, почти как в старой песенке, «на десять девчонок по статистике пара ребят»?
— В песне поется «девять ребят». По песне и живем: два класса мальчиков и три — девочек. Другое дело, это очень сложная профессия, здесь мы всегда принимаем кота в мешке, и я всегда говорил: мы не можем гарантировать, что тот ребенок, которого мы взяли в 10 лет, станет артистом балета. Потому что неизвестно, что с ним случится в 13–14 лет, а конкретно с мальчиками — в 15–16. Этого никто не предскажет. Разговоры: «Надо посмотреть на маму, на папу» — сказки.
— А то, что периодически возникают разговоры о том, что из творческих вузов (в том числе и балетных школ) надо мальчишек призывать в армию?
— Академии русского балета это не касается.
— Когда ты только пришел в Вагановку, главный аргумент твоих противников был следующим: школу может возглавлять только ее выпускник. Московская и питерские школы — разные. Действительно ли так велико отличие?
— С момента написания книги Агриппины Яковлевны Вагановой (в 1934 году) всех учили одинаково — по одной программе, с одинаковыми требованиями. Бывший художественный руководитель и первый проректор выпускался у Инны Зубковской — между прочим, выпускницы Московского хореографического училища. А я учился у тех, кто выпускался в Петербурге. Я объяснял миллион раз: сцена Большого театра гораздо больше сцены Мариинского. Поэтому, исполняя одни и те же роли, нам приходится на сцене Большого театра делать все гораздо шире, иначе ты до середины сцены не добежишь.
Есть книга про Галину Сергеевну Уланову (написала ее Сания Давлекамова). Уланова рассказывала ей, как, приехав из Петербурга в Москву, она меняла рисунок всех своих ролей. Потому что сцена в два раза шире, зрительный зал в два раза больше — и ты невольно начинаешь двигаться шире, а музыкальный размер при этом остается тот же. Вот и вся разница. Но это мне не мешало 18 лет подряд танцевать в Мариинском театре регулярно.
Просто людям надо было о чем-то поговорить, прикрыть чем-то свои безобразия. А то, что в руководители академии рвался артист миманса, — это не страшно? Прости, но последние 9 лет ректором академии был человек по специальности «олигофренопедагогика и логопедия» с квалификацией «учитель и логопед вспомогательной школы» — такой диплом у бывшего ректора. Это как раз то, что нужно в Академии русского балета?..
— Я была несколько удивлена, что для своих учеников ты взял балет Баланчина «Раймонда» — материал трудный для начинающих — и к тому же получил на него права в Фонде Баланчина. Справятся?
— Уже справились, и с большим успехом. Во-первых, в этом году 110 лет Баланчину. А когда глава Театрального музея (Наталья Метелица) мне предложила в рамках фестиваля Дягилева провести этот юбилей, я очень обрадовался. Просто выбрал тот балет, который был бы интересен академии. Я собрал педагогов, показал им балет «Вариации на тему «Раймонды», и они сказали: «Нам это подходит». «Раймонда» — это последний из крупных балетов Петипа, дошедших до нас; Баланчин бережно поставил вариации на тему. К тому же этот спектакль никогда не ставился в России и Европе. И это было интересно для петербуржцев, где в Мариинском театре Баланчин представлен довольно серьезно. И тогда я стал вести переговоры с фондом — фонд пошел нам навстречу. К сожалению, мы танцевали это не в рамках фестиваля, но благодаря Гран-при Михайловского театра и заинтересованности В.А.Кехмана проект состоялся, и академия чествовала своего выдающегося выпускника.
— Став ректором Вагановки, что бы ты хотел изменить? Что-то отменить, а что-то привнести?
— Я ничего не хочу ни отменять, ни привносить. Для меня главное, чтобы академия выпускала профессиональных артистов балета. Чтобы они были с головой, не несли чушь в интервью, которые давали. Чтобы не путали фамилии авторов балетов, их содержание и были здоровыми людьми. И вот этим я занимаюсь сутками напролет вот уже год и месяц.
— Что нужно сделать для здоровья будущих артистов балета? Хорошо кормить? Молоко за вредность выдавать?
— Их надо правильно учить, правильно распределять нагрузку и правильно думать, кто какой репертуар будет исполнять. Теперь в их обязанности входит читать книги, писать письменные работы каждую четверть по истории балета и музыкальной литературе.
— А бытовые условия разве не влияют на профессиональную подготовку?
— Я не знаю лучших бытовых условий, чем те, которые есть в балетных академиях Москвы и Петербурга. Это лучшие — старейшие учебные заведения в мире.
— А чтобы они не говорили «глупостей» в интервью, ты не будешь брать подписку? Ведь в Большом театре в контрактах такой пункт был: нужно согласовать с администрацией.
— В контрактах этого не было, потому что это противоречит Конституции нашей страны и Всеобщей декларации прав человека, гарантирующим свободу слова. Просто мне бы не хотелось слышать из уст выпускников академии слова, подобные тем, что сказал о себе один из руководителей известного театра в Москве, находящегося на Театральной площади, когда заявил, что он романтик. И когда интервьюер поинтересовался: «А в чем проявляется ваш романтизм?» — он ответил: «Когда я прихожу в ресторан, я не знаю, что мне выбрать, — рыбу или мясо».
— Шутка, наверное? Кто же такой гурман?
— Нет, не шутка. К сожалению, это было сказано серьезно — это его представление о романтизме. Если тебе интересно, тому есть видеоподтверждение. Это показали на телеканале «Культура» в программе «Кто там?».
И главное, что я хочу сказать тебе, — занимаясь выборами, я не то что не волновался — я вышел в день выборов к педагогам и сказал: «По протоколу я обязан представить свою программу. Но вы целый год наблюдали за тем, что я здесь делаю. Вы сами судьи того, что происходило. Независимо от того, останусь я или нет, вы в ближайшие годы защищены от всего». Я долго не мог понять, почему у всех педагогов паника, а потом понял, что с ними заключали трудовой договор только на один год. А теперь, если что-то завтра повернется в другую сторону, придет другой человек, они могут спать спокойно и знать, что работа у них есть.
А все вопросы, связанные с методикой и профессией, прежде всего решают методисты — их три человека по классическому танцу (Э.Кокорина, И.Трофимова и Л.Сафронова) и один по характерному (И.Генслер) — все они выпускницы Агриппины Вагановой, поэтому главное слово за ними. У нас очень часто проходят методические совещания, которых, между прочим, в течение 23 лет не было. И когда я первый раз собрал такое совещание, педагоги мне сказали: «Спасибо».
