Мы разговариваем с Ольгой Пирковской, глядя на которую и не подумаешь, что такая красавица может быть настолько бесстрашной и волевой.
- Сразу должна предупредить, - говорит Ольга, - что у меня в фильме нет больных Эболой и больниц. Я собиралась поехать в Гвинею на протяжении семи лет, но удалось это осуществить только этим летом. Так совпало, что в тот момент там разбушевалась болезнь. Но фильм не посвящен лихорадке Эбола. В Гвинее много проблем и помимо этой беды.
- А почему вы так упорно стремились в Гвинею?
- Семь лет назад я там работала там переводчиком. Прожила в Африке полгода. После чего решила стать журналистом. Выучилась, отработала четыре года на федеральном канале, открыла в Нью-Йорке свою фирму, занимающуюся видео-продакшеном. Наконец у меня появились деньги, и я поехала снимать свой фильм. Я знала, что болезнь во всю там бушевала еще в марте, и все мои бывшие коллеги давно эвакуированы. Я поехала в Гвинею в июне. Конечно, было страшно. Но я думала, что болезнь на тот момент уже отошла. Во всех сводках было написано, что больные люди изолированы.
- Какие меры предосторожности вы принимали?
- Мы с оператором ни разу не ходили ни в один ресторан, питались только дома, ели консервы. Хотя эта болезнь не передается бытовым способом, а только через жидкости, выделяемые организмом. Желательно не иметь ни с кем близкого контакта, не вступать ни в какую связь. Я, естественно, и не собиралась этого делать. Но все равно было страшно. Эбола - не единственная там болезнь. Гораздо больше народу убивает малярия и другие тропические болезни. Об этом я и поехала снимать кино.
- Так о чем ваш фильм?
- Я понимала, что африканская тема заезжена и многими будет отвергнута только из-за того, что она африканская. Почему-то она считается спекуляцией. Многие уверены в том, что темы надо находить где-то в окружающей нас жизни, а не снимать стариков, детей и бедных африканцев. Но я так не считаю, потому что лично соприкоснулась с Африкой. Она поменяла мою жизнь. Я не считаю, что пошлым может быть человеколюбие и любовь к человечеству в целом. У меня была не стандартная идея фильма. Я хотела снять кино о губительном влиянии гуманитарной помощи на этих людей. Им надо помогать, но не так, как им помогают. Гуманитарная помощь их только губит и развращает. Люди не хотят работать, считают, что все белые им должны. Подходят взрослые дяди и требуют денег, как будто ты ходячий денежный мешок.
- А как надо помогать?
- Строить больницы и школы, обеспечивать рабочие места. А не пичкать подачками. Люди же ничего не хотят. В Гвинее тяжелая экономическая ситуация, которую усугубляют тропические болезни. Люди не уверены, что доживут до завтра, поэтому какая тут может быть мотивация. Лишь бы сегодня мне было хорошо. Там и преступность страшная.
- Как вы себя защищали?
- Все-таки я уже там работала и знаю, что самое страшное насекомое в мире, от которого ежегодно умирает огромное количество людей, - это комар. Соответственно нужны москитные сетки. Важно не давать себя кусать, не давать никаким насекомым по себе ползать, и конечно, надо пить воду только из бутылок.
- Удивительно, что вы так заболели Гвинеей и мечтали туда вернуться.
- Еще до того, как я там оказалась, я мечтала поехать в Африку. Всегда горела идеей помогать людям, заниматься благотворительностью. И когда я туда приехала, то у меня просто открылись глаза на то, как там на самом деле живут. Африка меня сильно поменяла. Я думала, что этот фильм будет последним в моей режиссерской истории, потому что знала, что он меня поссорит со всеми благотворительными организациями, включая ООН. Получается, что я иду против течения. Но когда я поделилась своими идеями с американскими продюсерами, они сказали, что многие люди думают как я, и что нечего бояться.
- Вы снимали совершенно открыто?
- Разумеется, надо было получить разрешение от министерства культуры. Это же африканская страна, и коррупция там намного страшней, чем где-либо. Без разрешения министерства я не смогла бы снимать, поскольку везде военные, и их запрещено снимать. Без разрешения министерства ни одного кадра не получилось бы. Даже имея его, мне не позволили снимать ни больницу, ни кладбище. Условия съемки были тяжелые.
- Почему не разрешено снимать на кладбище?
- По морально- религиозным представлениям. Они мусульмане, но у них есть шаманские верования. Поэтому камера на кладбище для них просто не допустима. Многое из того, что я хотела снять, просто не получилось. Не удалось снять гуманитарную помощь. Сейчас в Гвинее все намного хуже, чем семь лет назад. Гуманитарная помощь иногда вообще не доходит. Я пробыла там две недели. И половину этого времени провела в кабинетах министров, умоляя их помочь мне снять гуманитарную помощь. Приходится иногда идти на какие-то хитрости, чтобы рассказать правду. В итоге мы сняли 15-минутный фильм за две недели, потратив основную часть времени на переговоры с министрами.
- Вы видели как по телевидению это освещают?
- Меня возмущает непрофессиональный подход с медицинской точки зрения, когда начинают говорить, что болезнь мутировала и передается по воздуху. Представляете, если бы это было так, то из ста процентов девяносто девять бы умирало. В Гвинее есть свои ритуалы, связанные со смертью. Покойника проносят по всей деревне, все его целуют, и это приводит к массовому заражению.
- Удивительно, что в страну можно беспрепятственно въехать.
- Я въехала в последний момент, через полмесяца въезд закрыли. Многие авиакомпании перестали туда летать, остались только соседние государства, типа Сенегала. Но у меня было предчувствие, что если я сейчас это не сниму, то вообще неизвестно когда сумею это сделать. Поэтому на свой страх и риск я отправилась в Гвинею.
