Николай хорошо известен в Москве; родился в Тюменской области, учился в Краснодарском колледже, тамошнем же Университете культуры, а потом перебрался в Москву, где продолжил образование в Академии им. Гнесиных (последний педагог — Т.Зеликман). Принимал участие в очень многих международных конкурсах, обязательно занимая одно из трех мест на пьедестале почета; был удостоен молодежной премии «Триумф». Активно гастролирует, сотрудничая с целым созвездием именитых дирижеров. Кроме того, участвует в спектакле Олега Меньшикова «1900. Легенда о пианисте». Недавно принял участие в российской премьере «Божественной комедии XXI» Дашкевича.
— Николай, поздравляю вас, вы рассчитывали взять первую?
— Ни на что особенно не рассчитывал. Рассчитывал только на себя, на свои силы, возможности. Конечно, сейчас очень рад победе — состязание все-таки высоко ценится в исполнительском мире, ведь это главное событие для музыкальной России — если говорить о стране в целом (прослушивания проходили в Якутске, Владивостоке, Казани, Новосибирске etc.). Вы знаете всю эту систему отбора по регионам, а потом уже III тур играли в Москве.
— Уровень был приличный?
— Безусловно. Ведь в регионах, слава богу, есть очень престижные консерватории, в которых были и остаются сильные педагоги. А есть педагоги — будут и сильные ученики.
— Именно этот смотр чем был для вас необычен?
— Первые два тура мы играем в один период времени, — затем перерыв в полтора-два месяца — и потом (кто прошел) играет финал. Так что обычное для прочих конкурсов гигантское психологическое напряжение было несколько размагничено. В этом принципиальное отличие (хотя и в Италии на конкурсе им. Бузони тебя в один год приглашают на прослушивание, а в другой — на финал). Силы распределяешь на два больших этапа.
— Николай, пианистов же очень много, как это ни цинично звучит, недостатка в них нет. Как вы сами ощущаете «рынок»? Как свою нишу найти?
— Нужно честно трудиться, и наступит момент, когда количество перейдет в качество. Судьба у каждого своя, предсказать тут что-либо невозможно. И случайностям здесь отведена весомая роль. Какие-то «советы начинающим» давать бессмысленно: ситуация нестабильная, расплывчатая и всегда надо рассчитывать только на себя.
— Но если работать честно, как вы говорите, — места всем хватит?
— Нет, не хватит. И в этом есть своя закономерность, нарушить которую не получится.
— А пытаться прыгнуть выше себя, выше головы?..
— Можно попытаться, но, по-моему, это дохлый номер. Пытаться понравиться больше, чем ты есть на самом деле, — нет, такие вещи не проходят.
— Но участия в конкурсах все же поднимают планку: вы, например, идете на конкурс им. Чайковского — тем более что у вас как у лауреата первой премии есть право обойти прослушивание?
— Да, я иду на этот конкурс. А что до победы на конкурсах вообще — здесь все очень индивидуально. Одни выигрывают и получают контракты, а другие не выигрывают, но бывают услышаны нужными людьми. Главное, себя не терять в любом случае.
— Вам не тяжело в 28 участвовать в конкурсах? У вас их столько уже было...
— Ну мне же не 90.
— Ну вырабатывается же какой-то свод убеждений...
— Я стараюсь какой-то жесткий свод правил для себя не вырабатывать. Ибо, как показывает практика, они очень легко разрушаются — буквально за секунду, как карточный домик. Ну и зачем каждый раз этот домик строить?
— А музыкальные пристрастия?
— Музыка — это другое, естественно. Есть ряд композиторов, которых играю с большим удовольствием, они мне ближе — Рахманинов, Равель, Прокофьев, Чайковский, Шуман.
— Вы не назвали Шопена...
— Да. Потому что играть его публично мне пока не хочется. Он еще очень внутри, и этот интимный процесс будет продолжаться без посторонних ушей.
— Удалось ли вам на конкурсе послушать тех, кто в итоге получили вторую и третьи премии?
— О да, я слышал второго призера — Олега Аккуратова...
— Знаменитого на всю Россию пианиста, тотально слепого...
— Очень профессиональный и талантливый человек, когда он выходит на сцену — никакого впечатления, что он незрячий, даже не возникает. Сидит человек, который любит свое дело, мастерски владеет инструментом, а главное, знает, что он хочет. И никакого фактора снисхождения к нему как к невидящему, конечно, нет. Олег — настоящий музыкант. Дай бог, многим зрячим играть так же.
— Интересно, как он учит ноты...
— На слух. Потому что в азбуке для слепых далеко не все ноты есть.
— А это тяжело — выучить на слух?
— Слух у каждого разный. Есть вещи, которые и я учу на слух — это легче. А Олег очень многое запоминает руками. Уверен, у него великолепная мышечная память. Поэтому столь великолепно звучит инструмент: он знает, что хочет. Ведь Олег сначала слышит, что он хочет, а потом берет звук — другой возможности у него нет.
— Как бы вы оценили в целом — здоровая ли обстановка на музыкальном фронте?
— Не считаю, что есть какие-то глобальные проблемы в музыке. Подводные камни были всегда, и наша задача — искать для себя и для зрителя решение тех или иных проблем. Конечно, ощущается нехватка больших ныне живущих композиторов — словами Рихтера: «ходишь, себе, ходишь по улице, а тут Прокофьев — бац, и «Золушку» написал». Такого сейчас нет, и это немножко досадно. Но пианистам больше повезло: для нас столько написано, что всей жизни не хватит переиграть эти шедевры...
