— Вы довольны тем, как прошла премьера?
— Я очень рад, что собралось 1600 человек, зал был полон.
— А почему «Не бойся, я с тобой!-1919», а не, например, 2?
— А потому, что действие фильма разворачивается на фоне первой демократической революции на Кавказе 1919 года. В это время в течение короткого периода там, в Азербайджане, была демократическая власть. Но важно, что это действительно второй фильм. А первый — не буду говорить красивых слов типа «классика» или «культовый», но достаточно всем запомнился и очень известен.
— Это абсолютно так. А где вы сидели во время демонстрации фильма — в зале, на балконе?
— Я сидел в зале и был очень рад, что пришло много моих друзей-кинематографистов. И еще много представителей азербайджанской диаспоры, как у нас говорят. А также друзей, коллег, телевидения, прессы. Но самое главное, что нам удалось донести послание, зашифрованное в этом фильме, а именно: дружба-любовь-справедливость-милосердие-доброта. Это сейчас немодные слова и термины — в наше жестокое время, но они прозвучали. Я задумал это кино как телевизионный фильм, так же, как и первый, но в этот раз мы хотели на большом экране показать его для тех, кому интересно его увидеть в таком кинематографическом виде.
— Вы чуткий, тонкий человек, по крайней мере, таким я вас знаю. Вот вы сидите в зале среди коллег… Но вы же знаете, как «дружат» коллеги и против кого?
— Я знаю, что никто на премьере не говорит тебе ничего справедливого. Да, этот фильм немножко отличается от тех лихих комедий или арт-хаусного прекрасного кино, побеждающего на фестивалях. Эта картина сознательно снята как воспоминание о будущем. Она — для тех, кто любил первый фильм. Теперь его герои стали старше, появились новые герои, и мне кажется, нам удалось передать эти ощущения.
— А какой это жанр? Говорят, что чуть ли не сюрреализм, когда абсолютно непонятно, что же будет в следующем кадре…
— Первый фильм был мюзиклом. Сейчас — не мюзикл, а может быть, такой восточный ковер с орнаментом. И если разгадываешь эти условные фигурки, то возникают и история, и эпоха, и культура, и отношения. В этом фильме много сражаются за любовь и за дружбу, но никто не погибает, потому что слишком много кровушки вокруг — в жизни и на экране. Очень хотелось, чтобы это была такая сказка для взрослых, да и для всей семьи, в которой добро обязательно побеждает, зло обязательно наказано, и честь — не пустые слова.
— Какая-то очень уж восточная у вас сказка. А как это по-русски?
— А в России это можно назвать красочным лубком. Я настолько люблю своих героев, азербайджанскую землю, ощущение книги «Три мушкетера»… Я всегда думал о том, что книга «Мушкетеры. Десять лет спустя», не говоря уж о «Двадцати», всегда оставляет грустное впечатление: герои стали старше, у них проблемы, жизнь их разводит в разные стороны. И мы сняли нашу картину, чтобы преодолеть это ощущение времени. Хотя, конечно, нельзя войти в одну и ту же воду. Это не продолжение, не сиквел, просто нам очень хотелось не просто встретиться на съемочной площадке, но и со зрителями — если уж не с проповедью дружбы, любви и красоты, то по крайней мере с посланием.
— Недавно я смотрел фильм вашего замечательного «друга» Никиты Михалкова «Солнечный удар» — и, честно говоря, остался в некотором недоумении. Не может так быть, что и вы в кино пойдете тем же параллельным путем.
— Я, к сожалению, не видел фильм Михалкова. Но что и как бы он ни снял, для меня это ваше сравнение только лестно. Можно как угодно к нему относиться, только все равно он очень крупный режиссер, и его достижения и ошибки никак не влияют на его место в истории мирового и российского кинематографа. Если вы имели в виду, что я занимаю то же место в мировом киноискусстве, то это высочайший комплимент, который кто-либо мог мне сделать.
