ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Джейни Ди — дважды лауреат премии Оливье. На постоянной основе играет в театрах Вест-Энда. В 1999 году за роль Джейси в пьесе Алана Айкборна «Комический потенциал» завоевала сразу три премии за лучшую женскую роль — премию Оливье (Olivier Awards), премию «Ивнинг Стэндард» (Evening Standard Awards) и премию критиков (Critics’ Circle Awards). До этого такой хет-трик удавался лишь одной актрисе — Джуди Денч. А роль Кэрри Пиппериджен в спектакле Национального театра «Карусель» принесла Джейни еще одну премию Оливье. В 2013-м удостоена премии TMA UK Theatre Award за лучшую роль в мюзикле «Хэлло, Долли!» (театр Curve, Лестер).
— Мое желание личное — приехать в Россию — идет еще из детства, когда я танцевала. У меня была книга про Галину Уланову, и там была фотография, как балерина идет одна по Красной площади. И эта фотография меня тянула, манила. Плюс я работала с текстами Чехова, Тургенева. В Англии играла в «Трех сестрах» — Машу, Наталью — в «Месяце в деревне». Я даже пела партию Лидочки в оперетте «Черемушки» Шостаковича. Да, это советская оперетта, но современная довольно-таки. В ней рассказывается о том историческом периоде, когда строились многоэтажки, и все, побросав свои личные дома, поехали туда. Но вскоре выяснилось, что ничего у них там не складывается, все как-то по-уродски. А когда они захотели вернуться в свои деревянные домики, они уже были проданы богачам. И в Лондоне очень даже понимают эту историю: похожее происходило в больших городах.
— Видимо, в Англии другая трактовка произведения Шостаковича. В советский период ни о какой собственности не было речи, и люди с энтузиазмом меняли коммуналки на отдельные квартиры, хоть и в панельных домах. А Черемушки были безликим спальным кварталом.
— Тебе это больше понятно, чем мне. История, может быть, не типично русская, но зрителю нравилось, там было много комичных номеров. Например, эта Лидочка (скромняга такая, глаз не поднимала) вдруг срывает с себя одежду и становится неистовой, делает сальто и поет одновременно. После этого номера была овация. Все получали кайф от комедии, но… в конце отец Лидочки поет, как он скучает по тому, что было раньше, и его ностальгия по прошлому всех трогала.
— Джейни, когда вы играли Машу в «Трех сестрах», вы что-то поняли о русских и загадочной русской душе?
— Для меня Чехов — это как исследование. Невозможно представить, насколько огромна Россия. Находясь здесь, я чувствую ее объем, он меня как будто распирает, но я не могу понять, насколько она огромная… А Маша… она влюблена в мужчину, с которым ей не суждено быть, она — воплощение нас, хотящих все время большего.
— Вот самая страшная сцена для Маши, когда она пытается остановить уходящего любимого человека — Вершинина. Как у вас решалась эта сцена?
— Я помню, это было очень, очень… В России «Три сестры» — культовая постановка, так же, как и Шекспир в Англии… У Маши истерика, она потеряла достоинство, и ей все равно, что она выглядит полной дурой. Сердце разрывается. А муж ее стоит и это все видит. Патетично и глупо получается, но такие мы, так оно и есть.
— Вам интереснее играть реальную Машу из прошлой России или Титанию из потустороннего мира в пьесе «Сон в летнюю ночь»?
— Я никогда их не сравнивала, мне все интересно. Если ты находишь себя внутри пьесы, оттуда и радость идет. Если я Маша из России, то значит у меня нет мамы, но есть сестры, муж. А тут я — Титания, королева эльфов, фей. Как мы должны перенести зрителей в мир эльфов из зрительного зала? В Москве сегодня это случится.
— Каждая женщина в жизни хотя бы раз, как Маша, перенесла унижение от мужчины. А королева фей — это же воздух…
— Когда я играла Машу, у меня с моей героиней многое совпало. Я несколько вещей для себя поняла из этого персонажа. Вот интересно, как жизнь и искусство, которым ты занимаешься, вдруг отражают друг друга. Даже очень в личностном смысле.
— Искусство в таких случаях помогает или усугубляет боль?
— Думаю, помогает… Когда мы репетировали «Сон в летнюю ночь», то режиссер Доминик Дромгул объяснял нам, какие они, феи, живые и присутствуют среди людей так по-настоящему, как не каждый человек может. И я как бы вливаю в себя все их богатство, которое невидимо.
— В Екатеринбурге вы смотрели спектакль Коляды. Вы что-то поняли без переводчика?
— Это была последняя пьеса его на двух женщин — уборщицу и гардеробщицу. И все действительно было по-русски: женщины просто разговаривали о своей жизни, а периодически их прерывала группа мужчин, которые врывались на сцену — пели, танцевали. И потом они уходили со сцены, оставляя ее как бы на другом градусе. И ты не можешь дождаться, когда же они снова вернутся и еще что-нибудь выкинут. В целом для меня спектакль был про то, что все проходит, все заканчивается, и ничего невозможно задержать «на подольше». В конце аж дух захватило, как под эту песню: «Облака, облака, облака»… Здесь можно было все получить — и посмеяться, и поплакать, и восхититься. Но я же ни одного слова не поняла…
— Жалко, что вы не видели «Короля Лира» в исполнении Коляды. А какие у вас последние работы на Вест-Энде?
— У меня было сейчас три фильма, поэтому я не играла. А до этого в Роял-корте я занималась современной драматургией, где была потрясающая пьеса про женщин, которые хотят равенства, как их видят мужчины. Я играла главного редактора женского журнала — что-то вроде по характеру из фильма «Дьявол носит Prada».
— Это длинный разговор, но я хочу получить короткий от вас ответ: все-таки женщины должны иметь равные права с мужчинами или перестать уже за них бороться? За борьбой мы, женщины, забываем себя, свое предназначение…
— Это действительно длинный разговор. Я хочу ко всем относиться одинаково — будь то женщина или мужчина. Хочу открыть дверь тебе или моему другу. Но я также хочу, чтобы его дверь была открыта и для меня. Просто как быть хорошим человеком — вот вопрос. Я как бы понимаю дилемму: хочется быть женщиной, быть сексуальной и с такой большой грудью. Мне очень нравится женственность, которая во мне есть, и во мне она расцветает, когда я нахожусь рядом с мужчиной, который это ценит и отмечает. Но… я не хочу, чтобы это становилось причиной того, почему я не могу принять то или иное решение. Но правда в том, что я не обладаю такой же физической силой, как мужчины. Между нами есть естественные различия. Но у каждого есть право быть здесь. Я как-то нечетко выражаю свои мысли?..
— Нет, все понятно. Когда вы вместе с театром «Глобус» собирались в Россию, вы сталкивались с мнением: не надо ехать — есть санкции, и они должны быть не только экономическими, но и в области культуры...
— Да, мы обсуждали это. И режиссер сказал очень правильную вещь: «Включение всегда важнее исключения». Именно так оно и есть.
— Эта поездка откорректировала ваши взгляды на то, что происходит в мире, между Россией и Европой?
— Очень образовательная поездка получается. Вокруг меня — очень умные люди, которые понимают, что происходит, что все очень непросто. И вот так показывать в одну сторону пальцем, как в виноватого, невозможно. Когда ты уже на этой земле, ты реально озадачиваешься вопросом: «Почему же мы не можем быть такими друзьями, как я сейчас дружу с этими людьми?» Я слышу столько всяких разных историй, много разных мнений, и они меня тянут в разные стороны. Но моя жизнь, то, кем я являюсь, — это некий проводник, связующее звено. Я не принимаю политических решений, а для любого человека должно быть невыносимо тяжело принимать решения. Но я стараюсь жить на простом уровне — и просто встречаю человека, открываю ему свое сердце, вхожу с ним в открытые отношения. Больше ничего не буду говорить.
— Последний вопрос: Джейни, вы в Москве пройдете дорогой Галины Улановой, как на фотографии?
— Я очень хочу сходить в Большой театр. Маленькой девочкой я приеду в Москву и буду ходить, повторяя: «Я в Москве, я в Москве…»
