Евгений Князев, ректор Щукинского училища: «Ну и вопрос! Целое эссе можно написать. Вся моя жизнь с момента поступления в Щукинское училище в 1978 году связана с ним. Конечно, я, как ректор, знаю обо всех неполадках и недоделках, но главное в том, что к нам приходит много одаренных людей. Читает мальчик Шолохова, а у меня комок в горле, слезы выступают. Горжусь тем, что это студент училища, в котором я и сам когда-то учился. Я рад, что на его территории установлен первый памятник Вахтангову — человеку, который создал целое направление в театре, стал его реформатором. На каждом курсе появляются 3–5–7 человек, которыми мы гордимся и которыми потом гордится вся страна. Мы подготовили большую экспозицию, где можно увидеть списки всех студентов, учившихся в разные годы».
Режиссер Андрей Житинкин, считает Щуку пожизненно своей: «Она действительно моя, потому что я, как чеховский Петя Трофимов, учился там 10 лет. Был вечным студентом Андреем Житинкиным. Вначале поступил на актерский, но на последнем курсе понял - надо резко пересесть в другое кресло. И поступил на очное отделение режиссуры. Так что я – стопроцентный вахтанговец. В те годы, когда я учился, все стояли на одной стартовой доске. Потом уже появлялись амбиции, интриги. А в молодые годы мы замечательно перемещались из одной квартиры в другую. Веселое было время. Мы иронично относились к тому, что происходило в стране, слушали «Голос Америки», доставали запрещенные кассеты. Сейчас уже нет такой бескорыстной и вольной жизни. Мы были немножко хиппи. Только в Щукинской школе каждый студент мог найти своего педагога. Для советского времени это был шок. Студент мог подать заявку, что хочет поработать с таким-то актером и педагогом. И приходили большие вахтанговские мастера, а из Таганки — Демидова или Смехов только на отрывок и спасали ребят. Студент раскрывался рядом с такими замечательными актерами. Я был потрясен встречей с Юрием Васильевичем Яковлевым — гением импровизации. Он делал с нами отрывок, и я понял, насколько он тонкий и ранимый человек. Многому научил нас в профессии. Я ему потом вернул долг. Накануне своего юбилея он позвонил и сказал, что ему нужен бенефисный спектакль. И мы начали репетировать. Я предложил замусорить сцену фотографиями его собственных спектаклей. Он удивился, что надо по ним ходить, но потом согласился. Нам приходилось каждый раз допечатывать фотографии, потому что зрители их поднимали с пола и уносили любимого Яковлева домой. Я сделал тогда открытие: чем крупнее актер, тем более он лишен амбиций».
Марианна Вертинская вспоминает блестящих педагогов, которые преподавали на ее курсе - Этуша, Мансурову, Алексееву: «Была свобода в действиях, выборе пьесы. Это были замечательные, бурные годы. Репетиции заканчивались в час ночи, мы допоздна разбирали свои роли. Я любила театр Вахтангова, чаще всего ходила именно туда, поэтому для меня вопрос, куда пойти учиться, был решенный. Только в училище при театре Вахтангова. Там царил свободолюбивый дух. Вахтангов говорил, что театр – это праздник. И это праздничное настроение присутствовало в училище уже оттого, что ты работаешь, репетируешь, играешь на маленькой сцене. Мы учились на первом курсе, а на третьем – Юрий Любимов ставил «Доброго человека из Сезуана». И мы его обслуживали, потому что первому курсу полагалось обслуживать третий. Сидели на репетициях. Это было ново и неожиданно».
Вениамин Смехов: «Слово «Щука» тогда не произносилось. «Щепка», «Щука» — это уже из новейших времен. Щукинское училище — это такой инкубатор, парник, где делается с любовью все возможное, чтобы актеры потом вздрогнули от несуразности профессии. Как это было со мной, когда я оказался в могучем периферийном городе Куйбышеве и на первой же репетиции почувствовал себя сиротой, несчастнейшим воспитанником заботливой школы. Я был очень расстроен поспешной хваткой и наигрышем на репетиции первого в моей жизни спектакля «Океан».
Из Куйбышева я написал письмо ректору Борису Захаве, любимому ученику Вахтангова, пожаловался на жизнь. И Захава мне ответил, что выпускники нашей вахтанговской школы должны уметь переводить язык любого режиссера на свой родной. Важно то, что нас воспитали в правильной гордости. В шутку я мог произнести в капустнике: «Все те же мы, нам целый МХАТ — чужбина, Отечество — Вахтанговский лицей». Щукинское училище может гордиться тем, что киноклассик Михаил Ромм сказал, что легче всего работать с его выпускниками. Щукинская школа делает возможным разговор с актером на любом режиссерском языке в театре и кино. Воспитанникам вахтанговской школы, если говорить правильно, свойственно не пугаться чужого языка.
После окончания первого курса наш педагог — беспощадный и сверхответственный фронтовик Владимир Этуш — отсек с курса 14 человек. Ученый совет вздрогнул и задержал его карающую руку над двумя фамилиями — Саши Збруева и моей. И нас оставили вольнослушателями. Так продолжалось полгода, а дальше все шло у нас весьма благополучно, но для этого надо было победить себя. То, что там были такого рода препятствия, означает, что это настоящая школа, которая давала не только знания, но и тренировала их на практике. На наших этюдах сидели с горящими глазами непрофильные учителя и смотрели, какими же растут их ученики в главном своем деле. Радостно, что ряды абитуриентов не иссякают. В наше время было полторы тысячи заявок. А теперь их три тысячи. Молодые люди рвутся в стены вахтанговской школы. И слава богу».
