«Любовь и страсть»
«Вот это да!» — воскликнет непосвященный человек. А между тем Веллер уже давно выступал с докладом в Афинах, на философском конгрессе знакомил интеллектуалов с идеями своего «Энергоэволюционизма», изложенных в четырех томах, и заслужил медаль от философского собрания.
В роскошной книге «Любовь и страсть» творческий потенциал М.Веллера предстал в ином разрезе: он в ней не просто захватывающий повествователь о героях мировой истории любви, но еще психоаналитик и философ, размышляющий над взлетами и драмами страстей бессмертных героев незабвенных книг.
— Веллер, спасибо за удовольствие тебя читать. Думаю, это произведение высвечивалось долго в твоих раздумьях. Что тебя подвигло на создание умной и столь ярко иллюстрированной книги?
— О любви сейчас говорят все меньше, да и она, кажется, все меньше играет роль в современном обществе. Я давно подбирался написать, начиная с древнейших времен — с Библии. Именно она лежит в основе нашей культуры и мировой литературной традиции. Все великие сюжеты пронизаны высокой, мощной, часто трагической любовью, дающей образцы самоотверженности, образцы силы чувства. И жизнь в них показана в настолько богатом многообразии, как в ХХI веке уже никому не приходит в голову.
— Наверно, ты с молодости, еще студентом-филологом, был покорен великими образцами и какие-то свои впечатления откладывал в копилку, а потом с порывом гражданина, владеющего пером, да и талантами любви, воскресил Медею, Манон Леско и множество ярчайших персонажей.
— Попробую уточнить. В книге «Странник и его страна» я написал и о том, что рос я по военным гарнизонам. Мой отец всю жизнь прослужил в армии. Однако в нашей квартире всегда были книги. Даже в забайкальском гарнизоне, в степи, в лесу, куда тогда хоть что-то доходило, родители мои покупали. Наверное, другим это не приходило в голову. При частых переездах книги укладывались бережно в ящики и ехали с нами в другие места, и в новой квартире сооружались самодельные полки… Рос я в читающей семье.
— И классику ты впитывал буквально с молоком?
— В школе я читал нормальные для своего возраста книги, а классика приходила сама — от «Швейка» и «Декамерона» к Хемингуэю и Ремарку. А потом был еще филфак.
— Твой том «Любовь и страсть» энциклопедичен по составу.
— В ней даны 66 великих сюжетов. Еще сто лет назад любой грамотный человек эти сюжеты знал. А сегодня уже нет! Не знают, кто такой доблестный рыцарь Ланселот. Не знают ничего о Тристане и Изольде! И о героях «Коварства и любви» Шиллера, о Фердинанде и Луизе тоже. А ведь эта прославленная драма двести лет гремела едва ли не на всех самых выдающихся подмостках мира. А нынешняя молодежь даже не слышала про эти вещи.
Писатель Веллер ведь не сюжеты вспоминает. Он словно заново включается в любовную историю, бывает по-современному открыт и категоричен, учит молодых удивляться. Процитирую две строки книги: «И влюбленные семь лет друг на друга только смотрели и даже руками не прикасались. Потому что были ветхозаветные времена». Мы чувствуем глубокое почтение к высоким нормам чувственной жизни.
— Какую высшую цель ты перед собой поставил в этой книге?
— Мне важно было осознать, что стоит за поступками и чувствами героев. За этой любовью стоит сама эпоха, все изменения — социальные, общественные и психологические, которые происходили в тогдашнем обществе. И только в этом социально-историческом контексте эта любовь могла существовать.
Любая великая история любви — это портрет эпохи, это пища для глубочайших философских размышлений. Молодые, читая о любви, не вдаются в глубокие размышления.
— Они особенно не мудрствуют — они любить спешат.
— Всему свое время. В зрелом возрасте ты видишь на много этажей глубже, чем видел когда-то. Но, как ни странно, еще никто, никогда и нигде не писал подобную книгу о любви в мировой литературе. Ну, я рискнул написать «Любовь и страсть». Взвалить на себя такой радостный труд.
— Зигмунд Фрейд в очерке «Табу девственности» коснулся феномена Юдифи, но больше в этой связи говорил о пьесе Геббеля «Юдифь». Муж не смог ее сделать женщиной — был парализован в первую брачную ночь. В твоем повествовании Юдифь — идеальная вдова. В пьесе сюжет подробней. Жестокий Олоферн, захвативший ее город, допустил приход Юдифи к нему. И был покорен красотой семитки. А женщина после кошмарной ночи отрубила хмельному Олоферну голову, и стражи, ничего не подозревая, выпустили ее. Отмщение Юдифи — не только за агрессию, но и за нарушение табу девственности.
— Пьеса — новейший апокриф, в Библии ничего подобного нет. И Фрейд ведь не был философом. Он практикующий врач и психоаналитик. Философа из него сделали последователи и поклонники. Когда я поступил в Ленинградский университет в 1960-е годы, Фрейд еще был доступен в нашей библиотеке. А уже в 1972-м он стоял на спецхране. И мы, студенты-филологи, его еще читали. Все шедевры мировой лирики созданы до Фрейда.
Фрейд с холодным цинизмом врача подходит к проблемам секса, помогает трезвости и объективной глубине взгляда. Конечно, Фрейд — полезный для познания автор.
«Странник и его страна»
Сейчас мы с удовольствием читаем эти захватывающие тексты о советской жизни! Сибирские пространства глазами Веллера, постигающего десятки невероятных для филолога профессий.
— Какая из вновь освоенных профессий в некоторой степени оттачивала твой характер?
— Никакая профессия не формирует и не оттачивает. Думаю, человек формируется изнутри. Но как сказал весьма справедливо Ницше: «Все, что меня не убивает, меня закаляет». Поэтому мужчине можно заниматься в молодости всякими неожиданными, экстремальными и даже крутыми вещами.
Когда мне было 28 лет, я весь теплый сезон работал на скотоперегоне из Монголии по Алтаю. Ходка была порядка тысячи километров от Юстыда до Бийска по Уймону в горах. Мы были такие русиши-ковбои. По ночам иногда вода в ведре замерзала, а мы под бязевым тентом. Жратва нехитрая, чай-макароны, случалось, барана резали на питание. Работа иногда умучит, но не противно: горный воздух, бежишь в гору за разбредающимися баранами. Одно здоровье! А когда сухо, и ровный участок, и едешь спокойно верхом, куришь в седле — жизнь прекрасна!.. Без разврата и глупостей.
— Обстановка не позволяла!
— Ну, представь: ночь, ты один дежуришь на гурте, ледяной дождь в горах. Ты не можешь развязать узел на чумбуре коня — пальцы онемели. А кругом полная мгла. Ты готов отдать все, чтобы оттуда сбежать. Но сбежать невозможно, да и некуда. А утром чувствуешь себя замечательно. Все ужасное прошло.
— А что стало с этими суровыми и прекрасными местами?
— Места-то на месте. Но в новые времена нет ни Бийского мясокомбината, ни скотоперегона из Монголии. Я еще застал прекрасные времена.
— И читателя наградил захватывающим повествованием. Я уже погрузилась в «Странника» и еще раз читаю твой очерк «Скотогоны». Помню свой ужас при первом чтении от понимания: тебя здесь могли убить, и никто бы не стал тебя искать.
— Ничего не надо ни романтизировать, ни драматизировать. Да, иногда случается: скотогон из Монголии уходит, а в Бийск с бригадой не приходит. Никто как бы не знает, куда он девался. Но таких случаев гораздо меньше, чем попавших под машину в Москве.
— Твой «Странник» зарождался медленно в деталях. Что появлялось — читалось хорошо.
— Любой человек мечтал бы написать книжку о своей жизни. Своя жизнь ценна, и к старости хочется все запечатлеть. В моей пестрой биографии было много случаев неординарных и смешных. В конце концов лет пять тому назад я написал книжку «Мишахерезада». Она вышла, а я продолжал думать, что моя личная биография не касается никого, но кое в чем читается как судьба страны.
Сегодня ведь никто не знает, ни кто такие вальщики леса, ни тундровые промысловые охотники или железнодорожные рабочие на Мангышлаке. Молодые не понимают советских анекдотов, не знают песен-хитов, которые мы слушали. А потом я решил написать книгу, где будет запах эпохи, коммуналки, запах дефицита.
Это книга о стране, которая ушла. Об эпохе, которая ушла. И даже ее народ уже ушел.
Семья. Меж Таллином и Москвой
— Дорогой Михаил Иосифович, странный наш странник, ты успел побыть членом Союза писателей СССР, а еще раньше стал жителем Таллина. Союз писателей тебе не предложил жилье из своих лимитов. И тебе пришлось купить в Москве квартиру.
— Таким, как я, Союз писателей давал ля фигу. Умеющие вышибать литфондовские квартиры, литфондовские дачи, загранкомандировки — ведь это совсем другие люди. Когда в новые времена я приезжал в Ленинград, то останавливался у друзей, иногда неделю или месяц жил у них. Последние несколько лет я останавливался в квартире Димы Быкова и его мамы Натальи Иосифовны, как у родных. С Димой мы дружим с 92-го и с его мамой дружны с тех же пор.
В 92-м я заключил договор с издательством АСТ, и оно дало аванс на покупку нормальной квартиры в Москве. Они тогда раз в пять были дешевле, чем сейчас. Этот аванс я со временем выплатил.
— Всем интересна твоя таллинская жизнь.
— В Таллин я приехал в 79-м, получив положительную рецензию из издательства «Эсти Раамат» на книгу своих рассказов. Больше шансов ей выйти не было нигде. Перепробовал везде — напрасно. И я поменял восьмиметровую комнатку в коммуналке в центре Ленинграда на две комнаты в двухэтажной деревяшке с печным отоплением в Таллине. О чем я ничуть не жалею. Чудесный домик, чудное место. В эпоху приватизации мы приватизировали еще и третью комнату: сосед съехал. И мы с женой стали владельцами трехкомнатной маленькой квартиры на втором этаже.
Летом и зимой используем ее как дачу. В деревянном доме легко дышится. Лес и море рядом. Район удачный. Жилье в деревяшке с печным отоплением там стоит сущие копейки, и продавать ее не имеет смысла.
— Твою жену зовут Анна…
— У тебя прекрасная память…
— Да ты еще ни разу в наших интервью ее имя не называл. Мы с ней общались по таллинскому телефону, когда ты был в Сан-Франциско. Спокойный и достойный тон, обстоятельность, внутренняя уравновешенность и тишина сразу меня к ней расположили.
— С наших первых встреч, когда зашел о чем-то спор, я сказал: «Какая ты все-таки добрая». Анна с определенным удовольствием сказала: «Да, это правда — я не вредная». Она действительно самая невредная женщина, кого я встречал.
— А дочка ваша Валентина на кого похожа и характером, да и талантами?
— К сожалению, характером она похожа больше на меня. Может быть, это неплохо с точки зрения жизненной энергии, но мужчине со вздорным характером жить все-таки легче, чем женщине. Женщинам с таким характером легко не живется.
А если эта женщина окончила Гнесинку и занимается музыкой и теорией музыки, принципиально классической, а не легкой, эстрадной, то у родителей это вызывает только уважение со вздохом. Ну, мои родители тоже к моим многолетним бесплодным упражнениям относились с уважением и вздохом, но терпели. И, наконец, дождались родительского удовольствия.
«Преданная женщина спасет любимого»
— Михаил Иосифович, признайся: вредит тебе твой мощный темперамент?
— Мне вредит моя раздражительность и идиотская привычка говорить, что я думаю. В подобной привычке можно задеть неизвестно кого, а то и оскорбить. И обычно наживаешь хлопоты на собственную голову. Когда человек раздражается по всяким пустякам, то это в сочетании с горькой правдой, видимо, действительно осложняет мою жизнь.
Но в нашей современной жизни нам вредит совсем другое. И не мы сами, а те люди, которые отравляют наше существование и не дают нам делать то, что мы хотим.
— Слишком много развелось желающих не позволить нам естественно дышать.
— В студенческие времена мы сформулировали свой принцип: «Чтобы занять в жизни свое место — надо многих поставить на их место». Ну а люди сопротивляются. Так и жизнь проходит.
— У всех по-разному. Кто чувствует себя хозяином на земле — тот живет-пирует по принципу герцогини де Помпадур, любительницы чувственных постыдных удовольствий: «После нас хоть потоп». Ты вовремя воскресил в своей книге помпадурские страсти.
— Когда людям и даже всему обществу кажется, что они находятся на вершине процветания, а устройство их государства им представляется прочным как никогда, такое состояние и есть канун крушения. И вот на пике этого могущества, когда кажется, что все завоевано и сделано, люди вдруг начинают полагать главным законом жизни удовольствия и свое право на эти удовольствия, считая их природным, неотъемлемым и главным.
— А что там, за бугром, себе позволить можно без запретов со стороны властей?
— Скажем, однополые браки. А иные обнаруживают вдруг свою приверженность к бисексуальности. Давно дошли до того, что называют проституток труженицами сексуальных услуг.
— Вот это свобода!
— А в хорошо устроенных странах — Дании и Швеции, в спецдомах для хроников за государственный счет обеспечиваются сексуальными услугами находящиеся в ней лица. И на это они там имеют право!
— Современный потребительский аппетит порой внушает ужас. А если следовать за ними, что грозит и стране, и людям?
— В результате — разрушение семьи, падение рождаемости, исчезновение европейских народов с лица земли. Нормальная семья становится редкостью.
— Предаются забвению великие нравственности ценности.
— В истории человечества главными были две: это служение и верность своему народу, стране, государству. И любовь супруга к супруге в прочной семье. В прочном доме со многими детьми.
— Михаил Иосифович, после такой порции чувственного зелья хочется принять целебные твои слова о женщине, о семье. Позволим читателям познакомиться с твоим афоризмом о любви, ведь «Любовь и страсть» обращается к молодежи.
— Любовь преданной женщины спасет любимого в самой опасной ситуации. Любовь преданной женщины сохранит мужчине жизнь и приведет к победе. Удача твоя равна тому, насколько сильно тебя любят. Фиг бы совершили герои все их подвиги, если бы женская любовь не вела их и не хранила их.
