— Александр, как происходящее вокруг изменило героя «РабФака»?
— Поскольку наш герой находится на периферии политической жизни, он меняется меньше, чем те, кто находится в авангарде. Он — аутсайдер, а когда-то не был им. Точнее, когда он воспитывался, аутсайдерство не было проблемой.
— Как же, будучи аутсайдером, он может так остро и быстро реагировать?
— У него подвижный ум. Он смотрит телевизор и вообще когда-то был активным человеком. Просто сейчас его активность никому не нужна, он остался в другой эпохе, в другом веке и в другом месте. Один великий ученый говорил, что машина времени — это скорее место, чем механизм.
— Для чего тогда герою произносить пламенные речи, если он оказался за бортом?
— Человеку свойственно высказываться, где бы он ни был. Это физиологическая потребность. В разговоре человек хочет казаться умнее, чем он есть на самом деле, повысить, таким образом, свою планку. Тем не менее часто люди говорят о вещах, о которых не имеют никакого представления, и часто убеждены в том, что уже давно опровергнуто. Все это диалектика: собака лает — караван идет.
— Песни «РабФака» — опусы на злобу дня или они посвящены целой эпохе?
— Происходит естественный литературный и музыкальный процесс. Я считаю, что человек должен живо реагировать на происходящее, но можно среагировать мгновенно, а можно сначала проанализировать ситуацию. И во втором случае становится очевидно, что ситуации повторяются во времени. Поэтому песни, родившиеся в результате анализа событий, не перестают быть злободневными, даже если конкретный инфоповод себя исчерпал. Мы же читаем, например, любовную лирику ХVI века, и она нас трогает, потому что в любви ничего не поменялось. Так же и в других сферах жизни. Человек всегда остается прежним. Мы не боялись, что песни потеряют актуальность. Нам было важно сделать работу так, чтобы она вызвала у людей реакцию, получила отклик. То, что история с Майданом закончилась и ситуация на Украине развивается так, как мы сейчас видим, не делает песню о событиях на Майдане менее актуальной. Сиюминутная реакция не является для нас главной целью. У нас, например, есть пара песен о том, что сейчас происходит между Россией и Украиной, но пока мы не готовы записывать их по нескольким причинам. Главная в том, что сегодня, как мне кажется, любое выступление на эту тему подливает масла в огонь, а его в этом огне уже предостаточно, в нем горят живые люди.
— Многие люди не задумываются, что их стремление высказаться в творчестве может оказаться деструктивным. Вы за созидание?
— Я не стал бы однозначно говорить про созидание. Иногда, чтобы построить новое, нужно что-то разрушить. Но здесь, как нам кажется, другая ситуация. Тем более что в нашей музыкальной ячейке из двух человек нет согласия по некоторым вопросам. Я — «экстремальный» либертарианец (не путайте с либералом) и считаю все происходящее в Украине убийственным для России, не в территориальном, а в идеологическом смысле, потому что мир давно образуют не земли, а идеи. Нам нужно отвоевывать у Европы не Донбасс, а идеологию. Семенов же считает, что мысли мыслями, но не мешает также прибрать то, что, с его точки зрения, принадлежит нам по праву.
— Такие противоречия не разрушают ваш тандем?
— Нет, потому что по многим другим вопросам наши мнения сходятся, да и здесь нам удается договориться. Все далеко не однозначно. Даже у меня в голове есть несколько схем, по логике которых происходящее на Украине может пойти на пользу и ей, и России. Иногда при болезни нужно отрезать часть организма, чтобы он стал здоровым. Может быть, происходящее сегодня как раз выявляет симптомы болезни, которые общество и власть увидят и попытаются устранить. С непопулярной и ненародной точки зрения история человечества — это история войн. Вопрос — что это за войны, для чего и почему они проводятся. Если мы не можем решить какие-то вопросы без «хирургического вмешательства», приходится применять кровопускание. Но очень жалко людей. Я надеюсь, те донбассцы, которые реально понимали, к чему все это приведет, успели эвакуироваться.
— В какой период были написаны песни для пластинки?
— За последний год. Все это скороспелые композиции, в которых мы реагировали на конкретные темы: как говорится, утром в газете, вечером в куплете. Но есть стратегические и тактические вещи. Мы не реагируем на тактику. Если сравнивать наше творчество с созданием сериала, мы реагируем на сквозной сюжет, а на сюжеты каждой серии — не очень. У нас есть несколько песен, которые были сделаны уже после того, как альбом ушел в печать, причем хитовые. На волне популярности одной из них — «Хамас must die» — мы съездили на гастроли в Израиль. За очень короткое время клип на песню набрал более полумиллиона просмотров. Солдаты, дежурившие в зоне боевых действий, и люди, сидя в бомбоубежищах, смотрели его на компьютерах. Мы получили колоссальный фидбэк из Израиля, отыграли там концерт, и нас встречали, как звезд.
— Израильская публика отличается от российской?
— У нее в принципе другое восприятие жизни. Сейчас эта страна пережила потрясение, войну. Там гибель людей воспринимается совершенно иначе. Мы все время говорим о том, что происходит на Украине, но мы знаем только имена двух корреспондентов и нескольких российских военнослужащих, погибших там. В Израиле же народ знает имена и историю всех до единого погибших людей и скорбит по ним.
— При трезвом взгляде на происходящее и серьезности тематики песен большинство из них очень ироничны. Вы считаете, в сложившейся сегодня обстановке ирония уместна?
— Наш главный слоган — «ненормативная психика», и наш главный герой, кто бы он ни был, всегда шизофреник. Шизофрения — главная российская болезнь. Она заключается в том, что у человека в голове уживаются две совершенно взаимоисключающие вещи. Однажды я услышал, как на радио дозвонился мужчина, который серьезным голосом говорил, что полностью поддерживает действия Путина по отношению к Западу и Украине, но совершенно не согласен с его политикой внутри страны. Что это еще, как не шизофрения?
— Может быть, шизофрения для многих — просто механизм психологического выживания?
— Программировать людей рассказами о том, что они родились в таком месте, где нельзя жить, а можно выживать, — уже неправильно. Нельзя закладывать в человека зачатки шизофрении и при этом ждать от него простого мещанского счастья и созидательного труда. В таком случае он просто вырастет сумасшедшим, решит, что трудиться — западло, но надо идти к светлому будущему, и пускай по трупам, но зато быть идейным, зато песни правильные петь и очень активно размахивать флагом. Кто-то правильно сказал, что 50-летний человек в России, который работает официантом или сторожем, считается лузером, а на Западе его воспринимают как необходимого и равноправного члена общества, и он сам себя так осознает. У него нет никаких комплексов по этому поводу, а у нас у людей возникает страшный комплекс, и если человек — не «альфа», значит, его уже надо списывать со счетов. Дело в том, что не все могут быть альфа-самцами или женщинами с такими же амбициями. Есть очень маленький процент подобных людей, и получается, что все остальные — шизофреники. Так нас и программируют. Нужно разрывать этот шаблон, пересматривать свое отношение и воспитывать людей иначе.
— Помимо рефлексивных песен, написанных по конкретному поводу, на новой пластинке есть вещи, ставшие печально пророческими. Например, «Раскачивать лодку», в которой слова «я тоже хочу мартель, а не водку» сейчас уже звучат, как панихида по зарубежным продуктовым ценностям. Вдаль глядели?
— Нет, мы не строили никаких перспектив специально, просто так получилось. Сложно объяснить весь комплекс мыслей, который есть у тебя в голове, когда ты садишься писать какой-то текст. Иногда просто идешь за сюжетом, потому что он понятен. Например, мы сидим за столом с друзьями, выпиваем, обсуждаем какие-то темы. Из всего этого складывается некая идея, которая потом воплощается в песне. Если она оказывается пророческой — прикольно.
— Как вам пришла идея записать на новом альбоме Катю Пономареву, жену депутата Ильи Пономарева?
— Я бы сказал, ныне опального депутата, что тоже смешно. Катя — наша подруга, она давно хотела спеть что-нибудь в составе «РабФака». У нас была песня (изначально с другим мотивчиком и написанная для группы «Поющие вместе») «Мой депутат». Мы ее немного актуализировали, и Катя, на мой взгляд, прекрасно спела ее, как и песню про Москву на этом альбоме, которая тоже получилась очень смешной и стала ответом на нашу всеобщую городскую ксенофобию. Катя, кстати, отлично справилась с ролью больной женской шизофренией. Знаете, это такие тетушки, которые изрекают благоглупости про мир, любовь и счастливое детство.
— Как правило, музыканты, поющие песни на злобу дня, занимают либо одну, либо другую сторону баррикад. Вы показываете взгляд со стороны, и ваша ирония может быть направлена на самые разные общественно-политические явления, на поведение народа в том числе. Есть ли какая-то общая линия, проходящая через все песни?
— Шизофрения и является этой общей линией. Мы пытаемся найти больного персонажа, выставить его симптомы на всеобщее обозрение и таким образом заставить вылечиться. Если в какой-либо теме, обсуждаемой публично, появляются два взаимоисключающих начала, то эта тема будет нами обязательно подобрана, зарифмована и положена на музыку.
— Шизофрения шизофренией, а проблемы решать нужно. Что делать музыкантам в условиях нового законодательства, когда, например, запрещено использование ненормативной лексики? Переписывать тексты или бросаться грудью на амбразуру и нарушать закон ради свободы творчества?
— Ничего делать не надо. Такие законы невыполнимы. Как можно запретить мат, если, например, на половине радиостанций есть живой эфир? И каждый четвертый человек спорит со своим дружком, что он обязательно дозвонится и пошлет ведущего на три буквы. Я регулярно слушаю радиопередачи, часто сам бываю в гостевом эфире, и, конечно, там всегда есть кучка сумасшедших — я их называю «вежливые люди», которые, видимо, настолько уверовали в собственную вежливость, что теперь звонят по радиостанциям и посылают всех без разбора, женщин, мужчин… Им не важно, кого, им важно, чтобы их услышали. При этом они не думают о том, что, если их услышат с добрым словом, они становятся здоровее, а если с проклятиями, то они потом заболевают — так устроен мир. Сам по себе мат не несет никакой энергетики. Все зависит от контекста его употребления, от эмоции, с которой он произносится. Я жил за границей и видел людей, которые выросли в русскоязычных семьях и не вкладывали в матерную лексику никакого негатива. Это выглядит даже забавно для человека, который вырос в России, когда какой-нибудь профессор, доктор наук, очень интеллигентный человек, знающий, кроме русского, еще пять языков, говорит, как грузчик. Для него это не плохо и не хорошо. Он просто так привык. Когда спрашиваешь его: «А вы понимаете, что вы матом ругаетесь?» — он отвечает: «Конечно! Для меня это способ язык сохранить, я цепляюсь за эти слова гораздо лучше, чем за другие». На Западе, например, мат давным-давно десакрализирован. Там ему не придается такое страшное значение. И его практически нет. Запретив мат, который есть сейчас, мы получим замену ему ровно через месяц: люди просто выберут другие слова, которые будут нести ту же оскорбительную функцию. Это все равно как запретить все наркотики, включая табак и водку, которые тоже, по сути, являются теми же самыми наркотиками. Нет ни одной культуры, в которой не было бы веществ, расслабляющих психику. Мы хотим создать новую культуру? Тогда мы не получим ничего, кроме Северной Кореи. Наверное, есть часть людей, которые хотели бы жить в таких условиях, но для них тогда нужно создавать добровольные резервации, а ни в коем случае не навязывать эту жизнь всем. Есть такие участки, как Донбасс, например, глядя на которые мы должны понимать, как не надо делать и что бывает, когда к власти приходят ни в чем не сведущие люди.
— На свежей пластинке есть «Новая песня о конце света». Это ирония над нынешними апокалиптическими настроениями части общества?
— Я считаю, что мы вплотную подошли к узкому бутылочному горлышку. Апокалиптические настроения сейчас как никогда актуальны. Апокалипсис — это смерть человечества. Слово, составленное из двух — «смерть» и «человечество». Часть человечества относится к собственной смерти и смерти других людей как к благу. Весь радикальный исламизм призывает относиться к чужой и своей смерти как к богоугодному деянию. Они не боятся умереть сами и спокойно перерезают горло любому другому, потому что считают, что отправляют его к Аллаху. Человечество периодически приближается к грани.
— История показывает, что любая цивилизация, достигнув пика развития, пожирает саму себя.
— Это не является правилом. Мы знаем только то, что мы знаем. Мы видим кольца истории, но все они расположены на разном уровне. Мы все время подходим к бутылочному горлышку, но на самом деле есть много вариантов развития событий. Я потому и не люблю историю, что часто люди, изучая ее, начинают идти не лицом, а спиной вперед, глядя в прошлое. Надо изучать более глубинные процессы, разбираться в том, почему в одной ситуации человек ведет себя так, а в другой — иначе, и ни в коем случае не обобщать. И я считаю, что в этом смысле мы также неверно воспитываем детей. Нужно давать ребенку правильные жизненные установки, воспринимать его как полноценного человека. А у нас если люди и вырастают нормальными, то только вопреки системе, и таких людей очень мало. Тем не менее эту ситуацию можно переломить. В мире нет ничего фатального.
