При первом же упоминании бессмертной комедии Бомарше вырастает ряд синонимов: роскошный, шикарный, искрометный, фееричный. В первую очередь они применительны к декорациям, коих, живьем и в записи, специалистами и любителями видено множество. Роскошные, изобретательные декорации у Левенталя были в Сатире и у Шейнциса — в «Ленкоме», где «Фигаро» до сих пор идет на одних аншлагах. Буквально с оперным размахом выступил в Пушкинском Зиновий Марголин, ну а про иностранные постановки я вообще не говорю. Очевидно, утомившись от избыточности сценографической эмоции, Владимир Мирзоев вместе с художником Анастасией Бугаевой решили пойти против течения, и следует признать, это им удалось на все сто. «Фигаро» в Вахтанговском… как бы это поточнее сказать… доведен до тонкого слоя фанеры.
И это не фигура речи, призванная подчеркнуть утонченность и изысканность работы для гурманов, — налицо минимализм, граничащий со скромностью загородной недвижимости в поселке класса «шанхай». Ничего дурного в фанере как материале нет (какие только миры на сценах из нее не возводились!), но тут как нигде понимаешь роль декорации в успехе и судьбе спектакля. Декорация — это рама, контекст, который поддерживает, подпитывает, развивает, углубляет и дополняет режиссуру, работу художника по костюмам… В «Безумном дне…» декорация Бугаевой делает все то же самое, только с частицей «не». Ну никак «шампанское» от Бомарше не вяжется с ее фанеркой. Даже если это действительно безумный день как зеркальное отражение любого дня российской действительности.
А всего-то — какая-то фанерная стенка по заднику сцены с прикрепленными к ней, наподобие створок, другими фанерками, да одна деревянная лестница, выезжающая из кулис, — а стиль никак не идет, как платья палевого цвета к лицу Городничихи в пьесе Гоголя. Возможно ли такое, чтобы работа сценографа расшатала конструкцию опытного мастера? Оказывается, талант надо иметь, чтобы спектакль шатался, как палуба корабля при качке: на фанерном фоне теряются все его составляющие — костюмы (художник Алла Коженкова), актерская игра, хотя если рассматривать все и всех по отдельности, то особых претензий нет. И тем не менее…
По жанру «Безумный день» — фарс, во многом построенный на актерской импровизации. Но импровизацией как хорошо отрепетированным действием не все артисты владеют: тут лучше всех преуспел исполнитель роли графа Альмавивы Максим Суханов. Собственно, он благодаря своей харизматичности, особой фактуре, юмору и дару импровизатора стал (хотел того режиссер или нет — неясно) живым центром фанерной конструкции. Вот он выезжает на лестнице — стар, лохмат, похотлив. Интонации, паузы, реакции на партнеров, расслабленность в мышцах, хитрая улыбочка… И с первых же минут зал — в плену его необъяснимого обаяния. Любимцу прощаются даже пошловатости, которые стараются не замечать, как муху, зачем-то севшую на шикарное блюдо. И само собой выходит, что про главного героя, чье имя впечатано в название комедии, как-то забывают: он всего лишь повод смотреть на графа. Как тот невозможно обаятельно поет шансон, липнет к служанке жены, потрошит силиконовую косулю — тесак и руки в кровище, как у мясника. Неотразим!
А вот с Фигаро незадача вышла. Режиссер при одном Суханове назначил на эту роль сразу трех исполнителей. С учетом плотности репертуара Вахтанговского спектакль будет идти не чаще, чем раз в месяц. То есть у студийца Павла Попова, молодых актеров Леонида Бечевина и Дмитрия Соломыкина шанс выйти в «Фигаро» — два-три раза в сезон. Шанс незавидный во всех смыслах слова: и себя не покажут, и в роли не вырастут.
И еще одна загадка: зачем милый небольшой оркестрик, который скрасит живым звуком недостатки любой постановки, нужно прятать за фанеру? Понятно, что о музыкантах никто не подумал, ну а про звуковую волну с фанерным препятствием на пути даже неспециалисту в акустике рассказывать не надо.
