На кухне, да-да, именно на кухне со сковородками, кастрюлями, банками со специями и буфетом с посудой начинается этот спектакль. Старая пластинка сиповато поет: «Своих друзей, своих друзей не забывай...», а зрители закусывают. Картошечка в мундире, оливковое масло с розмарином, а в него можно макать ломти мягкого белого хлеба.
— А передайте соленый огурчик.
— Кому сварить кофе? Наш аппарат варит сразу две чашки.
Кухня сближает, расслабляет, правда, никто не наглеет, не наедается на халяву.
Но вот основатель театра Юрий Макеев, выпускник кулинарного техникума и театрального института одновременно, говорит всего несколько слов. Но делает он это весьма мастерски, как-то по-гришковецки, что зритель (в основном молодой и продвинутый) доверчиво, как ребенок, идет в зальчик мест на 35. А уж там...
Стол, на нем — декорация: обычных размеров картинка с изображением трех деревенских домов, занесенных снегом. Шаркая ногами, выходит дедушка в вязаной кофте: спина дугой, очки. Присаживается к столу и кладет голову на руки молодой женщины: «Мама? Мама...». Голос нежный, голос мягкий. А уже другая молодая кладет ему на руки что-то вроде люльки. И вот уже какой-то мальчишка кричит ему: «Пап, привет!» И тут же — военная тревога: четыре фонарика в руках двух артистов «работают» прожекторами, пробивающими черное военное небо. И нежданное возвращение в отпуск — объятия, лицо в ладонях...
Бюджет спектакля прозрачен до невозможности. Мука — это снег. Красный перец в руке — это сердце. Резкая рубка лука — жестокая ссора, а потом примирение. Как я выяснила после спектакля, всего полторы тысячи на исходящий реквизит — рублей, разумеется.
— Как возникла идея этого спектакля? — спрашиваю Юру Макеева после спектакля.
— Когда я работал на Чеховском фестивале, однажды меня иностранные артисты попросили: «Юр, отвези нас на кладбище. Только не туда, где лежат ваши знаменитые люди, а на самое обыкновенное». Я повез их на кладбище, где лежат мой дед и отец. А там много могил заброшенных, заросших. «Юра, а что, за ними никто не ухаживает? У этих людей нет родственников?» Я не знал, что ответить. Я понял, что, наверное, должен сделать такой спектакль.
И сделал. «Времена» — театр предметный, а потому тонкий, изобретательный. В нем практически нет слов, разве только в начале произносится: «мама», «пап» и «деда». Дальше — игра рук, света и Вивальди с его «Временами года». Мы вместе с артистами проживаем несколько времен — от рождения: детство с бумажными корабликами. Кстати, это не образ — конкретные маленькие белые кораблики бегут по ручью, и делается это так: артисты на стол сыплют муку, в ней делают дорожку, льют воду и пускают кораблик, который бежит по наклоненному столу и падает в ведро.
Или трое в ряд сидят за партой. Один мальчишка с непослушным вихром через друга передает записочку девчонке, а та почему-то отвечает не автору записки, а «почтальону». Гуси, клюющие семечки, превращаются в деревенских бабушек, лузгающих эти самые семечки и придирчиво осуждающих нетребовательную молодежь. Текста нет, а эмоция нарастает, вызывает спазм в горле. Очень плотные мизансцены буквально наступают друг на друга, но скорость их только добавляет эмоции. Артисты (Алексей Терехов, Сергей Кузнецов, Ксения Яковлева, Кира Михеева, Любовь Вдовина) работают замечательно. От рождения и до... Нет, смерти не будет — в финале накроют стол с вином, белым хлебом, картошечкой. Кто-то из зрителей смахнет слезу.
