Добрый порыв
не бывает некстати.
Доброе слово
всех прочих нужней.
Я не жалею, что годы потратил
На долгожданных
и верных друзей.
Правда, оплошность случилась
однажды:
Друг оплошал на крутом вираже
И не пришел, хоть я очень
нуждался,
Горькую метку оставив в душе.
Так уж сложилось,
но все мы ранимы.
И не прощаем предательств
и зла…
Встретил ложь —
и прошествовал мимо,
Как мимо сердца и дружба
прошла.
Добрый порыв не бывает
некстати.
И ничего изменить в нем нельзя.
Я бы хотел, чтоб мне верил
читатель,
Как доверяют друг другу друзья.
* * *
Виртуальное время.
Виртуальные люди.
Виртуальный успех,
Когда жизнь на нуле.
Я не знаю, что там
В виртуальности будет.
Мне хотелось бы знать,
Что нас ждет на земле.
Виртуально в Твери
Продолжают работать
На родных производствах
Мои земляки…
А в натуре — в былое
Закрыты ворота.
И в цехах одиноко
Ржавеют станки.
Виртуальная жизнь,
Виртуальное время
Забавляют кого-то,
Как съемки кино.
И уходят в него
Сбросить горькое бремя
Те,
Кто в жизни реальной
Обманут давно.
* * *
Я эти строки обращаю к юным,
Чьи души, как открытая тетрадь.
Кому уже понятен
взрослый юмор,
Который помогает выживать.
Хотел бы я им передать
свой опыт,
От глупостей и бед предостеречь,
Чтобы в душе не оседала копоть,
Когда начнут иллюзии гореть.
Чем меньше будет разочарований,
Тем больше в сердце
мудрости и сил.
А жизнь и награждает нас,
и ранит,
И не поймешь —
кто мил ей, кто не мил.
И к этому уже
нельзя привыкнуть…
Надеясь на привычное “авось”,
Судьбе мы все
выплачиваем выкуп
Тем, чего добиться не пришлось.
Я обращаю к юным эти строки.
Пускай они не повторяют нас,
Когда мы
перед недругами кротки,
А возле лжи не поднимаем глаз.
Еврейские жены
Еврейских жен
не спутаешь с другими.
Пусть даже и не близок им иврит.
Я каждую возвел бы
в ранг богини,
Сперва умерив вес и аппетит.
О, как они красноречивы в споре,
Когда неправы, судя по всему.
Душа их —
как разгневанное море.
И тут уже не выплыть никому.
Но я однажды
как-то чудом выплыл.
И вдруг поверив
спорщице своей,
Ее-то я в друзья себе и выбрал,
И стал чуть-чуть мудрее
и сильней.
Мой друг художник —
молодой и светский, —
Разводом огорчась очередным,
Спросил в тоске: “Что делать?
Посоветуй…”
И я сказал:
“Езжай в Иерусалим…”
Престиж еврейских жен
недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому,
что очень верят в них.
В их избранность,
надежность и удачу.
Боясь —
не потерялись бы в толпе.
А неудачи — ничего не значат.
Была бы лишь
уверенность в себе.
И чтоб не обмануть их ожиданий,
Мужья обречены на чудеса:
Рекорды, книги, бизнес
женам дарят,
Чтоб гордостью наполнить
их глаза.
Еврейским женам
угодить не просто.
Избранник —
он единственный из всех.
Они хотят любимых видеть
в звездах,
В деяньях, обреченных на успех.
И потому ни в чем
не знают меры,
Когда мужей выводят в короли…
Без женской одержимости
и веры
Они бы на вершины не взошли…
Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам
почесть воздаю.
Одна из них
не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.
* * *
Я устал от этой жизни,
От ее проблем.
От речей пустопорожних,
Взявших души в плен.
Я устал от этой жизни,
От ее невзгод,
Где горбатится
И терпит
Горести народ.
Где история в загоне,
Прошлое — в дерьме.
“Ничего не надо помнить”, —
Говорят стране.
Я устал от этой жизни,
Где порядка нет,
Потому что нашей власти
Слишком мало лет.
Ей бы надо подучиться,
Прежде чем учить
Тех,
Кто смотрит с укоризной
На лихую прыть.
Я устал от этой жизни,
Взятой напрокат…
Может, кто-то мне подскажет,
Кто в том виноват?
Борис Пастернак
Поэта я увидел в первый раз
Случайно в поликлинике Литфонда…
…Его друзья уже вернулись с фронта,
А время мне напомнило фугас
Замедленного действия,
который
Потом взорвал стихами
шумный город.
И этот взрыв нежданно
сблизил нас.
…Поэт стоял на сцене и молчал.
Он только что прочел
стихи о мире.
Зал грохотал, как волны
о причал…
Он улыбался, дожидаясь штиля.
Продолжив чтенье,
вдруг на миг умолк,
Волшебную строку
забыв угрюмо.
И зал ему подсказывал, как мог,
Кто шепотом, кто радостно
и шумно.
Потом напишут — он стихи забыл
Нарочно, чтобы убедиться,
Что юный зал его боготворил,
К кому он обращал
свои страницы.
Но он-то знал,
что не порвется связь
Меж ним и залом…
Остальное — небыль.
И мысль его
над залом вознеслась,
Чтоб возвратиться
откровеньем Неба.
Спустя года он вспомнит
вечер тот
И все слова
в тиши исповедальной.
И вновь в его душе
строка замрет,
Как и тогда —
призывно и печально.
Реплика
Развертываю местную газету.
И лезет пошлость
с каждой полосы.
К примеру, сообщат вам
по секрету,
Какие Лепс себе купил трусы.
И что о сексе думает Наташа.
С чего у Димы заболел живот.
И сколько бабок
примадонна Russia
Получит за двенадцатый развод.
Какие сны приходят
к светской львице,
Когда она зазря обнажена.
И кто ее учил так материться,
Что вянут уши даже у бомжа.
Коллеги почему-то полагают,
Что если я не вызнаю к утру,
С кем почивала местная Даная,
То непременно с горести умру.
Совсем уже
пережелтела пресса.
К киоскам ныне очереди нет.
Смотрю на полки я без интереса
И покупаю диск взамен газет.
И слушаю любимого Россини,
Чтобы от светских сплетен
отдохнуть…
Куда, куда ты катишься, Россия?
К какому примитиву
держишь путь?
* * *
Превыше всего отец мой ценил
Душевную чуткость
и доброе имя.
И принципами
не поступался своими.
И этим особо мне дорог и мил.
Когда же в России
сменили режим, —
От прошлых героев
до будущей славы
Мы шли по дороге
сомнений и правды.
И знали, что прежнюю
жизнь порешим.
Но я не забыл о заветах отца.
Дружу только с теми,
Кто честен и чуток.
И верую в дружбу,
как в некое чудо,
Которому нет ни границ
ни конца.
Без вины виноватый
Ему предложили покинуть
Лукавую нашу страну.
Он думал:
“Уж лучше погибнуть,
Пускай за чужую вину…
Но я не хочу, чтобы люди
Поверили гнусной молве.
Я совести только подсуден.
Не злобе, не лжи, не мольбе.
По жизни я был независим.
Не прятал от правды глаза.
Теперь отовсюду я выслан…
Из честности выслать нельзя.
Уж лучше пойду я на нары,
Пускай на виду у страны.
Ведь был бы отъезд, как подарок
Врагам…
И признаньем вины.
Но я не пляшу под их дудку.
Всевышний рассудит наш спор.
Хоть кто-то взбешен не на шутку,
Что шел я наперекор.
А судьям в родном государстве
По совести жить не дадут.
Тут каждый
под властью распластан.
А значит, не честен их суд”.
* * *
Какое холодное имя — Андрей.
Я имени этого много добрей.
В нем нежности нет,
Теплоты и любви.
Ты именем этим меня не зови.
Придумай какой-нибудь
суффикс к нему.
И новое имя я сразу приму.
* * *
Я не ханжа и не брюзга,
Но мне не в кайф твоя серьга,
Которой ухо ты пронзил…
Не знаю — гей ты иль дебил.
Но уж другим тебе не быть.
И можно в джунгли уходить.
Там и косичка, и серьга
Еще в цене наверняка…
* * *
Я еду в Тверь,
Как на чужбину...
На улице: где вырос я,
Мне и печально, и обидно
Изгоем чувствовать себя.
Ни дома отчего, ни близких,
А только боль минувших дней...
В душе стоят, как обелиски,
Родные образы друзей.
И если б не было отеля,
Где нас встречают, как родню,
Мне было б много тяжелее
Прийти на улицу свою.
Давно грозится губернатор
Здесь Дом Поэзии создать.
Проходят встречи, годы, даты...
Но та же тишь и благодать.
Зато все волжские просторы
Распродаются чужакам...
Прости меня, любимый город,
Но верю я былым векам,
А не теперешним манкуртам,
Что чтят лишь выгоду свою.
А может, мне податься к юртам?
Коль места нет в родном краю...
* * *
Я останусь навсегда
двадцатилетним,
Если не по внешности судить,
А по той наивности и бредням,
Без которых мне уже не жить.
Я останусь навсегда двадцатилетним,
Потому что верил с юных лет,
Что не буду
средь коллег последним.
Впрочем, среди них
последних нет.
Я останусь навсегда
двадцатилетним,
Потому что радостно живу.
Восторгаясь то закатом летним,
То седыми льдами на плаву.
Я останусь навсегда
двадцатилетним,
Потому что ты всегда со мной.
Ну а счастье
не дается в среднем.
Только все —
На весь наш путь земной.
* * *
На Северном Кавказе тишина.
Но неспроста она
Напряжена…
На днях здесь прогремел
Зловещий взрыв.
И над мальчишкой
Плачет мать навзрыд.
О, будь ты проклят,
Дьявольский террор!
И дьяволы,
Что живы до сих пор.
Неужто не закончится война,
Что развязала с Родиной
Шпана?!
…На Северном Кавказе тишина.
Но слишком дорога ее цена.
* * *
Ребенок проснулся
И смотрит в окно.
Но что он увидел,
Нам знать не дано.
Ребенку полгода,
И вряд ли уже
Все ясно
Его несмышленой душе.
Природа сама
Разберется во всем,
Пока же он
В замкнутом мире своем.
Но вскоре иные
Придут времена.
Поймет он,
Что лето уже не весна.
Что доброе слово
Не дружит со злым.
И мир, что вокруг,
Неповторим.
