Есть смысл рассказать о кирпичных заводах Дагестана. И нужно это потому, что сто процентов тяжкого, рабского труда на этих заводах всегда лежало на русских мужиках и бабах, как правило, обманным путем оказавшихся там. Я не знаю, что творится на этих «заводах» сегодня, но хорошо помню, что там было Вчера. И не так уж давно это было.
Все начиналось с железной дороги юго-восточного направления: Рязань, Тамбов, Мичуринск…
По ж/д вокзалам и вокруг них ходили жители Дагестана, выискивая среди местного населения эдаких маргиналов, мало что соображающих с похмелья и готовых за стакан водки и прочие обещания сесть там же в поезд Москва-Махачкала или в поезд похожего направления, и под постоянным контролем провожатых и, «не просыхая» в пути, добраться до Дагестана. То есть Махачкалы, Каспийска и прочих городков. А потом, так же под охраной, жить и работать на кирпичном заводе. С утра и до темноты. За стакан водки в неделю. За обещание в конце сезона быть отправленным с зарплатой домой.
Оттуда мало кто убегает. Потому что русские люди опустившегося вида и без документов бросаются в глаза на улицах Махачкалы и тем более у вокзалов. Отлавливаются сотрудниками полиции и возвращаются на заводы, где работают до конца сезона и в конце его уезжают так же без документов домой. Если уезжают…
На этих заводах к нам относятся, как к опустившимся, что соответствует истине. Мы там те, кто в этой жизни может только перетаскивать с места на место кирпичи. Что, собственно, как правило, так и есть на самом деле.
Да – кормят. Да – наливают. Да – отправляют домой того, кто сохранился до конца. Да – вроде бы особо и не бьют. Но так же бывает, что люди и не получают деньги. Что исчезают туда, где их на этом свете никогда не найдут. Там одна власть – кирпичная. И один закон – закон гор…
А еще там очень хорошо, допустим, скрываться от правосудия, настигающего тебя где-нибудь в Рязани. Я знал людей, которых в Центрально-Черноземном крае России ждала тюрьма и лагерь. Но они выбрали кирпичные заводы Дагестана, где их анкетные данные и отношения с правосудием никого не интересовали.
Да, на завод полиция иногда тихо наведывалась. Но так же тихо уезжала оттуда. И не в таком уж понуром виде. И никого в наручниках или без них не увозили. И все были довольны: и «органы», и хозяева, и мы с кирпичами, получавшие по своему стакану «паленки» для поднятия настроения…
А я оттуда убежал. Просто убежал и все. Потом у кого-то пас баранов, от которых тоже убежал. Потом тусовался с рыбаками. Русскими. Где уелся браконьерской черной икрой. И, наконец, в Каспийске познакомился с очень верующим мусульманином-таксистом, чья дочка болела детским церебральным параличом. Таксист верил в то, что если он поможет мне вернуться в Москву, Аллах смилуется и спасет его ребенка…
Не знаю, к сожалению, как девочке, но мне – еврею, Аллах помог. Что тогда не укладывалось у меня в голове. Я отдохнул несколько дней у таксиста. Меня переодели, откупали, успокоили. Заплатили водителю автобуса до Москвы. Причем, заплатили столько, чтобы он, если что, платил за меня полиции при рейсовых проверках. Что он честно и делал. И я уехал домой, в Москву. И дай им Бог – и таксисту с несчастной дочкой его, и водителю автобуса, и русским рыбакам – счастья и здоровья…
Но вот что любопытно: Дагестан-то как бы Россия все-таки. А с другой стороны – и не Россия вовсе. Там я никто и зовут меня никем. Там даже полиция плюет на меня, то есть на русского бомжа. Хотя, если я все-таки еще в состоянии двигаться, меня отловят и отправят на ближайший кирпичный завод. То есть – в резервацию. Или - в Гетто, где никто не будет интересоваться, что, может быть, тебя ищут родные. Или ты в федеральном, допустим, розыске. Поскольку как бы уже отбываешь здесь свое наказание. Только по закону гор, среди которых тебя едва ли когда-нибудь найдут, потому что отношения хозяев завода и дагестанских правоохранительных органов там были видны невооруженным взглядом…
А может я зря все это? Может быть для многих русских, тех, кто когда-то оступился и до сих пор ползет по жизни, кирпичные заводы Дагестана были (или есть) реальное спасение от жизни и смерти на улицах Москвы или Тамбова? Возможно, для кого-то эти заводы хоть временный, но выход тяжкого положения? И, может, это все нормально? Но, друзья мои, если бы за этим стояла хоть какая-то юридическая подоплека. Если бы были хоть какие-то социальные гарантии…
А так – абсолютно частный лагерь – не лагерь, а не знаю что. Где нет ничего государственного, и русские живут полурабами. И не потому, что они – русские, а оттого, что алкаши, бичи, уголовники. И закон гор русскому человеку – не закон. А нередко – почти гибель. И все-таки хозяин кирпичного завода, мне кажется, обязан быть в ответе перед государством за тех, кого затащил туда. За тех, чьи трупы могут закапывать где угодно, подальше от завода. Люди все-таки умирают. Даже не насильственно. А потому, что они – люди…
Я не знаю, что творится сегодня на дагестанских кирпичных заводах с двухъярусным барачным устоем. Я там был Вчера Но сегодня ни за стакан водки, ни за бутылку или даже ящик и ни за какие другие «шоколады» я туда не поеду. Ибо с некоторых пор мне понравились законы РФ. А еще я уважаю нашу конституцию, которая, видимо, не очень соблюдается на этих заводах. И в конце концов, в Москве, да и где угодно, есть Центры Социальной Адаптации для бездомных. Там каждый, если он хочет, может адаптироваться и вновь вернуться к жизни. По крайней мере, думаю, что я смог…
P.S. Если тема вам не безразлична, обязательно откликнитесь и поделитесь своим мнением. Друзья, я жду любой информации на бездомную тему. Давайте вместе помогать нашим бедолагам…
Ваш Михаил Жуков.
Я прошел все мои дороги.
И нажрался своих дорог.
Но позывы душевной изжоги
Не имеют годности срок.
Я обшарил свои закоулки
Переулков моей души,
Где шаги, разлетаясь гулко,
Упираются в гаражи.
Я обжил все мои бульвары
В самом центре своих мозгов,
Где бульварного чтива задаром
Нахватался у дураков.
Я по-своему первопроходчик
Всех моих бестолковых дел.
Мне бы разум такой, как почерк –
Я бы в чем-нибудь преуспел.
Я прошел. И нашел. И вышел,
Надоев самому себе.
Только поздно себя услышал,
По сигналу в моей судьбе.
