Но 23 февраля — одновременно и самая страшная дата в истории многих кавказских народов. 67 лет назад в этот день Сталин подписал приказ о переселении чеченцев и ингушей в районы Средней Азии и Сибири. В прошлом году Рамзан Кадыров провозгласил в своей республике 23 февраля днем памяти и скорби.
Корреспонденту “МК” удалось выбраться с представителями Московского ОМОНа во главе с командиром Вячеславом Хаустовым в самый отдаленный район Чечни — Шаройский, где год нес службу сводный отряд милиции из Московского ГУВД. Мы попытались найти ответ на вопрос: “Если в Чечне все так хорошо, как говорят по телевизору, зачем здесь до сих пор стоит многотысячный корпус милиции из других республик?”
От маленького военного аэродрома в Калужской области до Моздока — два с половиной часа лету. Летим военным бортом “Ил-76” с группой омоновцев во главе с генералом Вячеславом Хаустовым и зам. начальника ГУВД столицы по тылу полковником Надеждой Ромашовой. Самолет забит провиантом для командированных милиционеров, подарками для отличившихся служак, оборудованием и бытовой техникой.
Из Моздока вертолетами летим в Ханкалу — пригород Грозного. Добраться до Ханкалинскго аэродрома нам помогли лихие армейские пилоты. Едва оторвавшись от земли в Моздоке, наша винтокрылая машина начала “вилять” — влево-вправо, вверх-вниз. “Неужели двигатель отказал?” — молча переглянулись журналисты.
— Труханули? — улыбается краснощекий боец Игорь, сопровождавший “Ми-8”. — Низко летим и петляем для того, чтобы подбить из гранатомета не смогли. Правда, такого уже несколько лет не случалось, но правила есть правила.
Уже показался Грозный — несколько высоток, добротные кирпичные дома, оживленная трасса. И вот небольшой блокпост с табличкой “Ханкала”. Садимся на пустынном аэродроме. Рядом — лабиринт из вагончиков и палаток. Когда-то, до начала первой чеченской, здесь были и дома, и сельскохозяйственные угодья. Война все стерла с лица земли. Пастбища и поля стали вновь осваиваться несколько лет назад, когда в регионе стало поспокойнее.
В Ханкале бойцы иллюзий по поводу симпатий со стороны местных жителей не питают. Это можно понять — слишком много семей лишилось своих близких во время двух войн.
— Мы здесь живые мишени, - делится служака по имени Сергей. - Поэтому всегда в броне. Погибают здесь чаще всего по глупости. Раньше группы на ровном месте теряли - через перевал кто-то без поддержки почешет и на боевиков нарвется, бандиты расстреляют их с гор, не спускаясь. И ведь знает каждый, что нельзя без секретов и дозоров в такие походы отправляться... К счастью, таких трагедий давненько не случалось, что ни говори, а учиться бойцы стали на чужих ошибках.
Также, исходя из соображений безопасности, на базе ВОГОиП — временной оперативной группировки отделов и подразделений МВД России — редко балуются спиртным. А на отдаленных постах вообще сухой закон.
— Года полтора назад шестеро ребят из соседнего отряда прикупили в Моздоке коньячку — трое ослепли, трое померли, — продолжает свой страшный рассказ Сергей. — Как потом нам сказали, спирт был метиловый.
База напоминает ведомственный санаторий — комфортные, чистые казармы с санузлом, приличной мебелью и холодильниками. После 22 часов на территории комендантский час, перемещение запрещено.
В городке имеется клуб, где нам удалось посетить концерт, устроенный для бойцов артистами из Алтайского края. Удалые пляски краснощеких молодчиков солдатскую аудиторию не заинтересовали. Но едва на сцену выскочили две молоденькие сибирячки в народных костюмах, мужчины в форме заметно оживились. Немудрено — дам в гарнизоне можно пересчитать по пальцам. В основном это медработники и жены офицеров. Один из бывалых вояк честно признался, что бессонные дежурства, страх погибнуть от пули боевика и другие тяготы службы ничто по сравнению с отсутствием женского общества. Если бы не пытка половым воздержанием, многие ребята согласились бы служить здесь и год, и два.
— Помню, в первую командировку я маялся, когда еще лейтенантом был, — вспоминает бравый капитан с веселыми глазами. — Через 2 месяца злой стал, орал на всех. А потом с медсестричкой из внутренних войск познакомился. Хорошая деваха. Почти месяц ко мне ходила. И стал я после этого добрый-добрый.
На бойцах добротная и разнообразная форма. Хотя оттенки спецовки однородные — хаки либо камуфляжные пятна, но фасончик у всех разный. На местном рынке это основной товар — “комки” (камуфляж. — И.П.) привозят из Кизляра и Моздока, где налажено швейное производство. Эта форма, дешевая и качественная, покруче, чем у блока НАТО.
Вообще рынок для Ханкалы — центр культурной и экономической жизни. Для местного населения это один из немногих источников дохода, для командированных служивых место, где можно купить все необходимое — продукты, батарейки, одежду — и все по невысоким ценам. Торговцы добираются сюда на электричках из Моздока, Кизляра и на машинах из Грозного. Торгуют исключительно женщины, мужчин у палаток не бывает. Пирожок с мясом стоит 15 рублей. Армейская камуфлированная форма обошлась моему коллеге в 1500 целковых. Лично я прикупил на местном базаре резиновые сапоги камуфляжной расцветки за 300 рублей и проходил в них остаток командировки. Женщина, торговавшая головными уборами, никак не могла подыскать подходящий для моей головы размер и натягивала мне на макушку то одну, то другую модель.
— Хорошо, что муж меня не видит, а то убил бы, — кокетливо обронила торговка.
Знающие люди объяснили, что восточной женщине запрещено прикасаться к чужому мужчине. Даже к гарнизонным врачам, если они, конечно, не дамы, за помощью обращаются только представители сильного пола и дети.
Редкий командированный уезжает из Чечни без ножа. Кизлярский завод производит холодное оружие огромными партиями, и все “железо” расходится на ура. Стоит клинок в среднем 1,5 тысячи рублей, а в Москве за такой отдашь не меньше четырех.
— А ножик-то у тебя — барахло, — посмеялся омоновец Игорь над одним из журналистов. — Это вон рессору отодрали у ржавого “ЗИЛа”, отшлифовали, заточили — и на рынок. Настоящий нож — тяжелый, многослойный. Чтобы проверить качество, нужно сильно ударить два клинка лезвиями. Если сколов не будет — хороший тесак. А фальшивые ножи и гнутся, и тупятся быстро — ими только тушенку открывать.
* * *
Лучшее средство передвижения в Чечне для российских милиционеров — бронированный внедорожник “Патриот” или “Газель”. На таких машинах мы отправились в Грозный. Десять минут езды — и мы уже у огромных двухстворчатых ворот-арок, на которых красуются три портрета. Самый большой — с изображением Рамзана Кадырова, чуть поменьше — с Путиным, самый маленький — с Медведевым.
Правила дорожного движения в Грозном весьма условны. Несколько опасных маневров заставили понервничать нашего водителя — молоденького сержанта-омоновца.
На первый взгляд Грозный кажется городом женщин. На автобусных остановках, на тротуарах — везде угрюмые фигуры в длинных, темных одеждах и платках. Ловим на себе неприязненные взгляды. Бросается в глаза исключительная чистота — улицы тоже метут женщины, одетые в оранжевые жилеты.
Подъезжаем к главным достопримечательностям Грозного — величавой мечети и дворцу правительства. Выходим из броневиков. По периметру нас сторожат крепкие парни — они в черных куртках-пилотах, с автоматами наперевес. Ребята нервно озираются, спеша предупредить любую опасность. После нескольких фотосессий садимся в машины. Свободно ходить по городу чужакам небезопасно.
Бывалые служаки не перестают удивляться контрасту жизни в обычных селениях Чечни и столице республики. Тот же Моздок, по словам ветеранов, можно назвать раем для любителей горячительного. Пол-литра водки здесь стоит 18 рублей, причем качество ее не хуже, чем у беленькой на московских прилавках. Что неудивительно: и в Моздоке, и в Москве продается одно бухло — произведенное в Северной Осетии. Только в чеченском городе не разоряются на акцизы. А вот в Грозном Кадыров ввел “сухой закон”, и поговаривают, что борцы с пьянством уже скрепили этот запрет кровью. Якобы люди с автоматами в одном из магазинов изрешетили продавцов, торгующих из-под полы водкой, а запретный товар превратили в стеклянную крошку.
По проспекту Владимира Путина мчимся к недавно отстроенному аэропорту. Повсюду плакаты, прославляющие президента Чечни: “Рамзан! Спасибо за Грозный!” Но чаще все-таки попадаются приветственные баннеры на английском языке, адресованные новому тренеру местной команды “Терек”, известному голландскому футболисту Гуллиту: “Руд, добро пожаловать в Грозный”.
В аэропорту красиво, чисто и безлюдно. На взлетной полосе ждет отправки маленький чартерный самолетик. По слухам, на нем и прилетел нынешний наставник “Терека”.
Едем обратно в Ханкалу. На выезде маячит странный монумент — подобие глобуса, по экватору которого красуется надпись “Грозный — центр мира”. Наши служивые эту конструкцию именуют “чупа-чупсом”.
* * *
Селение Шарой находится в труднодоступном высокогорье. Сюда два пути: вертолетом или извилистой дорогой через горные перевалы. Но зимой часто лавины преграждают машинам дорогу. Пересаживаемся на две вертушки и летим на милицейскую базу.
1—2 раза в месяц в Шарой прилетают вертолеты с провиантом. В лагере сводного отряда — несколько десятков вагончиков и палатки, одна из которых расписана цветами российского флага. Блокпост со шлагбаумом, собранный из бревен и больше напоминающий недостроенную баньку, постоянно охраняется двумя милиционерами. Парни — в “броне” и “сферах” (бронежилетах и тяжелых касках, защищающих от касательного ранения в голову), на шее — АКМ, на груди — по 6 магазинов с патронами. В случае нападения эти караульные первыми примут удар.
Чуть поодаль стоит “окопавшийся” БТР, за ним палатки и вагончики. Импровизированных казарм явно маловато — служивые с трудом размещаются в тесных каморках по 5—7 человек. Полевая кухня наводит тоску — продуваемое всеми ветрами помещение между тремя вагончиками, накрытое блокитным тентом, оборудованное печуркой. Начальник ВОГОиП генерал Николай Симаков обратил внимание на убогий пищеблок и дал приказ командиру заступающего отряда Великого Новгорода за время командировки настелить полы и привести помещение в божеский вид. Надежда Ромашова оценивает быт женским взглядом — и грустно вздыхает.
Все шесть месяцев СОМом в горах командовал начальник ЦОРИ УВД по ЗАО Дмитрий Буграцевич. Для 42-летнего подполковника это первая командировка на Кавказ, но за плечами офицера многолетняя оперативная и руководящая работа на земле. Основной показатель в таких опасных местах для оценки работы руководителя — число потерь среди личного состава. За полгода Буграцевич никого из своих не потерял.
— Какие впечатления от гор? — спрашиваю у подполковника.
— Свежий воздух, солнце, снег. Жалею, что горные лыжи с собой не прихватил — тут все условия для катания и спуска, — хохмит Буграцевич.
— С местным населением удалось найти контакт?
— У нас отличные отношения установились и с местной милицией, и с жителями, — подполковник становится серьезнее. — Они к нам постоянно за помощью обращались, да и мы к ним. Частенько наши одалживали им то солярку, то дровишек. Помнится, у них трактор в ущелье упал — так они к нам. Мы “зилок” завели и технику их вызволили. Один горец наших медом угощал. Народ здесь вообще-то радушный, к русским нормально относится. Видимо, потому что горцы в отличие от чеченцев, живущих на равнине, особенно активно в боевых действиях не участвуют.
Быт московским гостям в командировке скрашивали два щенка. Песики кувыркаются в снегу и охотно играют с милиционерами.
— А что за порода? — интересуюсь у знакомого омоновца.
— Шаройский раздолбай, — со смехом отвечает боец. — Того, что с большим светлым пятнышком на груди, Гитлером кличут. Когда просится на руки, любит правую переднюю лапку поднимать, словно фашист. Второго Котлетой назвали — как-то забрался в солдатский котел с макаронами. Едва не сварили.
Шутки шутками, но боевая жизнь — это не повод для стеба. За время пребывания в горах московских милиционеров четырежды обстреливали снайперы. Ребятам приходилось неоднократно совершать боевые выходы к вероятным путям отхода боевиков. О нападениях на заставы и лагеря здесь давно не слышали, но обстрелы горных снайперов — вещь обыденная.
При наборе в сводный отряд — конкурс, как в престижном вузе — пять человек на место. Около 330 претендентов получили отказ. Кто-то не прошел исследование на полиграфе, других забраковали психологи, кого-то подвело здоровье. Парни подобрались один к одному, но и им порой приходится понервничать. Большей частью — по вине тех, кто должен беречь тыл силовиков. Порой бойцам звонили жены, изматывая благоверных жалобами на неустроенный быт, доводя до ручки своими переживаниями. К счастью, умудренный опытом замполит Геннадий Пиксимов — седоусый офицер с грустными глазами и доброй улыбкой — каждый раз умел найти слова поддержки. В обычной жизни он служит замначальника полка ППСМ УВД Восточного округа столицы.
Особым уважением в отряде пользовался и доктор с символическим именем-отчеством Владимир Владимирович — в Москве подполковник внутренней службы Григорьев работает во 2-м госпитале ГУВД. Эскулап не только помогал бойцам, но и терпеливо принимал местных жителей, от которых отбоя нет. Немудрено — до ближайшего медучреждения, которое расположено в селении Шатой, 55 километров. Владимир Владимирович помогал и детям с переломами, и скотоводам, укушенным змеями.
А в общем, в Шарое, как в бане, — все равны. Будь ты младший опер или старший участковый — все по очереди ходят в наряд, убирают территорию, чистят картошку. Но, по словам подполковника Буграцевича, самыми подготовленными и не знающими усталости оказались бойцы Московского ОМОНа. Большинство из них не в первый раз отправляются в командировку. Кроме того, эти милиционеры привыкли беспрекословно подчиняться старшим по званию и тянуть свою лямку через не могу.
Мы спросили у командира Московского ОМОНа генерала Вячеслава Хаустова, будут ли на этот раз желающие вернуться в горы.
— Вы не поверите, когда я спросил об этом, поднялся целый лес рук, — ответил командир омоновцев.
* * *
— “На Моздок, на Моздок две вертушки улетают”, — несутся над лагерем слова “чеченской” песни. Ее напевают все “дембеля” — она о возвращении домой по маршруту Шарой—Ханкала—Моздок—Москва.
Палатки и вагончики пусты — городок готовится принять новых постояльцев — Москву меняет Великий Новгород. Москвичи грузятся на борт. В центре палаточного городка — картонный постамент со словами “ГУВД по городу Москве... до окончания командировки осталось дней...”. Перед ним на земле в небольшой оградке битыми кирпичами выложено число “1”.
Бойцы с рюкзаками ждут прибытия вертолетов. Винтокрылые машины по нескольку раз пролетают над местом посадки. Но с первого захода на микроаэродром сесть не получается — кругом белым-бело от снега, и летчики не рискуют плюхаться наудачу. Если не угадать и приземлиться на откосе, то можно повредить винт или лопасти. Вертушки одна за другой принимают на борт мужчин в защитной форме и исчезают за горными хребтами. Под занавес переброски отряда в небе над базой появился орел. Словно провожая гостей Кавказа, гордая птица долго парила над взлетной площадкой, давая возможность бойцам запечатлеть себя во всей красе на мыльницы и мобильники.
Так что же манит силовиков в горы?
— Не стоит связывать желание милиционеров послужить на Северном Кавказе исключительно с материальной выгодой, — вносит ясность генерал-майор Симаков. — Разумеется, сотрудники, несущие службу в проблемных регионах, получают дополнительные выплаты. Кроме того, выслуга у командированных идет день за три. Но большинство находящихся здесь участковых, оперативников, омоновцев приехали исполнять свой профессиональный долг. Это не просто красивые слова — тут полно состоявшихся в жизни офицеров, без каких-либо социальных проблем. А долг есть долг.
Действительно, нельзя не согласиться с начальником ВОГОиП. Например, в ОМОНе боец, не побывавший в “горячей точке”, рискует стать изгоем. Служба на Кавказе, как и во времена Льва Толстого, — своеобразный знак отличия.
А теперь о том, с чего я начал этот материал. Почему же в республике, где, по словам официальных лиц, установлен конституционный порядок, постоянно находится мощный, до зубов вооруженный корпус? Генералы объясняют это близостью грузинской границы, а также террористической угрозой. Но независимые специалисты и ветераны боевых действий едины во мнении — федеральная власть не доверяет местным правителям. Без поддержки федералов Чечню может захлестнуть кровавая междоусобица. В одном сходятся и начальники, и подчиненные — милицейский контингент уж точно останется в мятежной республике до сочинской Олимпиады. А значит, вертушки с московскими милиционерами еще попетляют над чеченскими горами.
