Есть люди, которые при любых царях и правительствах оказываются в оппозиции. При белых они красные, при красных — белые. Эти редкие обособленцы настолько привыкли жить сами по себе, что правила, по которым существует весь мир, для них не имеют значения. Вот и герой нашего рассказа прожил одиноко всю жизнь в подмосковном лесу, хотя мог бы, как все, — в городской железобетонной квартире.
Легенда о его поющей поляне, где звенела гитара от утра до утра, толкала на приключения.
Короче, так. Двигай на Истринское водохранилище, дальше лесной дорогой километра два, спускайся к воде и зови переправу. Толя к вам подгребет.
В застойные 70-е люди искали любую отдушину, лишь бы не в ленинский университет миллионов и лишь бы не выступать на комсомольском собрании. Как глоток свежего воздуха был клуб самодеятельной песни. Как раз в те застойные годы на Истринском водохранилище спонтанно сложился свой КСПэшно-локальный песенный фестиваль. Много талантливых исполнителей песен Галича, Визбора, Окуджавы, романсов раскрыли здесь свои дарования. И хотя в разное время у костра гостили и звезды — Юлий Ким, Вероника Долина, Сергей и Татьяна Никитины, — все-таки не они оставались заглавными.
Центром всеобщего притяжения был хозяин поляны. Сам он музыкальным слухом не отличался. У него была другая профессия: он трудился волшебником. Скромная должность директора ведомственной турбазы, принадлежащей одному из зеленоградских НИИ, в штатном расписании такого не предусматривала. Как не предусматривала вообще ничего, а только голый берег, палатки и сугубое туристическое спартанство.
Но Толя числился в штате просто директором и рьяно взялся за дело. Выправив в местном лесничестве документы, зимой в одиночку валил в чащобе деревья, рубил венцы, поднимал в одиночестве стены, крыл тесом крышу. Каждый год прибавлял турбазе по теремку. Темпы были ударные. А так как, кроме ножовки и топора, механизации мастер не признавал — просто стахановские. Материальной функциональности в летних неотапливаемых строениях было немного, все больше услада глаза. Именины сердца для многочисленных и горластых друзей.
Потом он построил и спустил на воду две деревянные ладьи. Потом увлекся деревянной скульптурой. Взялся усовершенствовать технику макраме, плетя узоры из... канатных веревок, изобретая особые виды узла, которыми можно было вязать в теремах поперечные балки. Чтоб без единого гвоздя, значит. Вскоре стал мастерить грубоватую сосновую мебель... И появился на Истре сказочный городок под названием “Солнышко”. Следом за ним и еще один — турбаза “Былина”.
Войдя в образ, неутомимый придумщик — в миру Анатолий Васильевич Рядинский — выходил к туристам-гостям в обличье древнерусского богатыря. В расшитой льняной рубахе являлся в ночь на Ивана Купалу. Дядькой Черномором в кольчуге и шишаке — в день Нептуна. Дедом Морозом под Новый год на учрежденном им ежегодном декабрьском карнавале.
В иные годы на Истре “карнавалилось” до пятисот человек. Приходили на песенную поляну, разжигали костер. Марафон КСП плавно преобразовывался в громогласие русской частушки.
С неба звездочка упала
Прямо к милому в штаны.
Не беда, что все сгорело,
Лишь бы не было войны.
Дальше — больше. Народ тренированный, голосистый:
Бабы спорили в Кашире
У кого .............. шире.
Оказывается, в безразмерных просторах наших прабабушек в 1812 году нашла свой позорный конец армия Наполеона.
— Завязывай с “хулиганкой”, — командовал Толя, протестуя против разлагающего влияния фольклорных певческих коллективов.
Не так давно в Интернете всплыла антология русской частушки. Наверняка потрудился кто-то из участников карнавала. Уж больно знакомый эпос. Да и то рассудить: сколько народу прошло через Истру, если каждый на следующий год приводил друзей и знакомых, те, в свою очередь, тащили приятелей... Армия Кутузова. Не меньше.
Заповедный “тот берег”, он разный. Шумный и разухабистый, романтичный или сосредоточенно медитативный — он живет вопреки повальному прагматизму. Вроде бы самодеятельность давно выродилась — поют теперь главным образом в электричках — и туризм из елочного стал пятизвездочным, а сюда не зарастает народная тропа. Будь проще, и люди к тебе потянутся. Ездят сюда до сих пор старожилы поющей поляны — поседевшие, с гитарами и подросшими внуками, ездят всклокоченные философы в поисках истины, балдеющие от русской экзотики иностранцы и любопытствующие новички.
Оказывается, связывает Истринские пределы с космосом некая незримая нить. Что-то вроде энергетического столба. От него берет начало благотворная аура, которая осеняет и охраняет “тот берег”. Можно к этому утверждению относиться скептически, но если поверить, то, ей-богу, как-то легче становится на душе. Несомненно, столб этот укрепляет своим могучим присутствием Толя Рядинский. Да и сам он давно уже стал кем-то вроде столпа.
— Толя — человек единичный, — утверждает певица Елена Камбурова, руководитель столичного Театра поэзии и песни. С чародеем из чащи они большие друзья. Познакомились в середине 70-х: молодая исполнительница случайно приземлилась на “Солнышке”, да так и не смогла преодолеть притяжения этой лесной планеты.
— Похожего не встречала ни до, ни после. Наивный мечтатель, ему мало творить его сказку, мало верить в нее, ему хочется, чтобы люди смотрели на мир его же глазами. Я люблю с ним беседовать у камелька, люблю его философские разговоры, тишину леса, вслушиваюсь в нее, как в концерты Рахманинова.
Многие знаменитости посещают сказочный город. Часто гостит здесь серебряный тенор России, известный исполнитель русских романсов с созвучной фамилией — Леонид Серебренников. Бывает, направляясь на дачу, по-соседски заруливает Алла Борисовна Пугачева с Филиппом Киркоровым и другом семьи Валентином Юдашкиным.
Но о чем беседует Алла Борисовна с мастером у костра — он не рассказывает.
Анатолий Рядинский безвыездно живет в лесу с 1968 года. И хотя у него в Зеленограде квартира, городские удобства он давно променял на отшельничество, поселившись в фанерном сборно-щелевом домике, плюсовую температуру в котором поддерживает буржуйка. Сколько бревен переворочал в лесу, а себе не построил теплой избы. В полном соответствии с гимном романтиков 60-х: “Пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошовый уют”. Уют у него суровый, мужской и почти первобытный.
Альтруизм всегда настораживает.
— Опасный ты, Васильевич, человек, — указало ему однажды начальство. — Все для людей, для людей, а что для себя? Вот и водки не пьешь, непонятно, чего себе думаешь.
Хмельного мастер действительно в рот не берет, а на уме у него заповеди:
— живи не там, где удобно, а там, где душа;
— радуй трудом своим человеков;
— помни о Боге.
Следование библейским заповедям автоматически выводило его за скобки во все времена, делая личностью пусть притягательной, но в общем-то малопонятой. Даже в чисто житейском плане у него не сложилось. Не нашлось ни жены, ни подруги, готовой разделить с ним отшельничество.
— Мое одиночество — Божий дар, — поправляет меня Анатолий, когда заговариваю с ним на “личную тему”.
Он горд, что сумел создать свой собственный мир, что живет в нем, не надеясь на окружающих. Напротив, это окружающие остро нуждаются в нем. В оголенном весеннем лесу Анатолий по-прежнему занят все тем же: рубит, строит, подправляет. В общем, готовится к летнему туристскому сезону. Хотя многие предприятия сбросили обременительный шлейф “социалки”, сказочная “Былина” все еще держится, принимая на борт отдыхающих.
— Венцы вот подгнили, хотел заменить. Резное крылечко к кухне приделал. Камин складываю в гостевом теремке, — отчитывается Анатолий.
Суровый быт на “Былине” налажен по принципу экологической чистоты. То есть не все блага цивилизации здесь допустимы. В большой чести самовар и очаг. Из осветительных приборов востребованы лучины и керосиновые лампы. Последнее изобретение: откроешь двери на кухню — керосиновая лампа на крыльце сама собой зажигается. Прикроешь — и гаснет.
— Обыкновенное волшебство, — роняет кудесник.
За ним по пятам следуют пушистые улыбчивые собаки. У доброго человека и собака приветливая! В последние годы элитный берег Истринского водохранилища стал уголком дворцов и коттеджей. Больше ста земельных владений. Но единственная территория, колючкой не обнесенная, — сказочный городок Рядинского.
Он ведет нас по тропке к заливу, через который когда-то надо было переправляться, чтобы попасть на “Былину”. Теперь из-за варварского сброса воды уровень Истры понизился метров на пять — лодки, причалы, плоты оказались на суше. Рыба погибла.
— Здесь у нас настоящее природное бедствие. Деревья на одну треть уничтожены короедом, — ругается Анатолий, — денег на защиту, восстановление леса ни черта не дают.
На другой стороне залива сверкают свежей краской таблички: “не заходить, не заплывать, стой, стрелять буду”. Окрик прибит к еще не погибшим соснам в бору. Это частная собственность с личным дворцом.
— Терпит нас, терпит природа, но однажды не выдержит, скинет людскую накипь со своих плеч... И поделом. Тут десять раз с молитвою к дереву подойдешь, прежде чем срубишь, не вдруг... Кижи построили предки восемь веков назад — стоят. Почему? Разрешение у природы спросили. И мое простоит. Не восемь веков, но все-таки... Иначе и быть не может!
У печки-буржуйки засиживаемся до сумерек. Разговор обо всем, ни о чем — за жизнь.
— На святки, на Масленицу у меня тут две деревни гуляли. Чучело жгли, валенок через костер кидали. На суженых девки гадали. Я тут одной деревенской в прошлом году “колданул” жениха. Приходила благодарить, на пальце кольцо, все совпало с моим предсказанием, даже цвет волос. Хочешь, будущее предскажу?
Деликатно отказываюсь. Неудобно как-то — по блату. Да и страшно — про будущее-то. Может и правда, что, сидя в лесу, он научился за тридцать пять лет провидеть все тайны, секреты? Ведь что бы ни говорили, а жизнь на “том” берегу и на “этом” — это два измерения. Нам возвращаться, Анатолий останется. Кто-то считает, что только в его измерении дышится полной грудью...
